Шестая сотня батрачила у крупного польского помещика Шнейдера. Офицеры жили во флигеле, играли в карты, пьянствовали, скопом ухаживали за дочкой управляющего. Казаки разбили стан в трех верстах от усадьбы. По утрам приезжал к ним на беговых дрожках пан управляющий. Толстый, почтенный шляхтич вставал с дрожек, разминая затекшие жирные ноги, и неизменно приветствовал "козаков" помахиваньем белого, с лакированным козырьком, картуза.

- Иди с нами косить, пан!

- Жир иди растряси трошки!

- Бери косу, а то паралик захлестнет!.. - кричали из белорубашечных шеренг казаков.

Пан очень хладнокровно улыбался, вытирая каемчатым платком закатную розовость лысины, и шел с вахмистром отводить новые участки покосной травы.

В полдень приезжала кухня. Казаки умывались, шли за едой.

Ели молча, зато уж в послеобеденный получасовой отдых наверстывались разговоры.

- Трава тут поганая. Супротив нашей степовой не выйдет.

- Пырею почти нету.

- Наши в Донщине теперь уж откосились.

- Скоро и мы прикончим. Вчерась рождение месяца, дождь обмывать будет.

- Скупой поляк. За труды хучь бы по бутылке на гаврика пожаловал.

- Ого-го-го! Он за бутылку в алтаре...

- Во, братушки, что б это обозначало: чем богаче - тем скупее?

- Это у царя спроси.

- А дочерю помещикову кто видал?

- А что?