Выехали на заре. У колодца на выезде босая девка черпала бадьей воду. Крючков приостановил коня.
- Дай напиться, любушка!
Девка, придерживая рукой холстинную юбку, прошлепала по луже розовыми ногами; улыбаясь серыми, в густой опуши ресниц, глазами, подала бадью. Крючков пил, рука его, державшая на весу тяжелую бадью, дрожала от напряжения; на красную лампасину шлепали, дробясь и стекая, капли.
- Спаси Христос, сероглазая!
- Богу Иисусу.
Она приняла бадью и отошла, оглядываясь, улыбаясь.
- Ты чего скалишься, поедем со мной! - Крючков посунулся на седле, словно место уступал.
- Трогай! - крикнул, отъезжая, Астахов.
Рвачев насмешливо скосился на Крючкова:
- Загляделся?
- У ней ноги красные, как у гулюшки, - засмеялся Крючков, и все, как по команде, оглянулись.
Девка нагнулась над срубом, выставив туго обтянутый раздвоенный зад, раскорячив красноикрые полные ноги.
- Жениться ба... - вздохнул Попов.
- Дай я те плеткой оженю разок, - предложил Астахов.
- Плеткой что...
- Жеребцуешь?
- Выложить его придется!
- Мы ему перекрут, как бугаю, сделаем.
Пересмеиваясь, казаки пошли рысью. С ближнего холма завиднелось раскинутое в ложбине и по изволоку местечко Любов. За спинами из-за холма вставало солнце. В стороне над чашечкой телеграфного столба надсаживался жаворонок.
Астахов - как только что окончивший учебную команду - был назначен начальником поста. Он выбрал место стоянки в последнем дворе, стоявшем на отшибе, в сторону границы. Хозяин - бритый кривоногий поляк в белой войлочной шляпе - отвел казаков в стодол, указал, где поставить лошадей. За стодолом, за реденьким пряслом зеленела деляна клевера. Взгорье горбилось до ближнего леса, дальше белесились хлеба, перерезанные дорогой, и опять зеленые глянцевые ломти клевера. За стодолом у канавки дежурили поочередно, с биноклем. Остальные лежали в прохладном стодоле. Пахло там слежавшимся хлебом, пылью мякины, мышиным пометом и сладким плесневелым душком земляной ржавчины.
