Собрав на скулах рытвинки морщин, Григорий вглядывался, стараясь узнать под Петром коня. "Нового купили", - подумал и перевел взгляд на лицо брата, странно измененное давностью последнего свидания, загорелое, с подрезанными усами пшеничного цвета и обожженными солнцем серебристыми бровями. Григорий пошел ему навстречу, сняв фуражку, помахивая рукой, как на ученье. За ним с плотины хлынули полураздетые казаки, обминая ломкую поросль пустостволого купыря и застарелый лопушатник.
Маршевая сотня шла, огибая сад, в имение, где расположился полк. Вел ее есаул, пожилой и плотный, со свежевыбритой головой, с деревянно твердыми загибами властного бритого рта.
"Хрипатый, должно, и злой", - подумал Григорий, улыбаясь брату и оглядывая мельком крепко подогнанную фигуру есаула, горбоносого коня под ним, калмыцкой, видно, породы.
- Сотня! - звякнул есаул чистым наставленным голосом. - Взводными колоннами, левое плечо вперед, марш!
- Здорово, братуха! - крикнул Григорий, улыбаясь Петру, радостно волнуясь.
- Слава богу. К вам вот. Ну, как?
- Ничего.
- Живой?
- Покуда.
- Поклон от наших.
- Как там они?
- Здравствуют.
Петро, опираясь ладонью о круп плотного бледно-рыжей масти коня, всем корпусом поворачивался назад, скользил улыбчивыми глазами по Григорию, отъезжал дальше - его заслоняли пропыленные спины других, знакомых и незнакомых.
