- А откель он сам?
- С Затона Вешенской станицы.
- На что он тебе сдался? - ввязывался в летучий разговор третий.
- Стал быть, нужен. Письмо везу.
- Его, брат, надысь под Райбродами убили.
- Да ну?..
- Ей-бо! На моих глазах. Под левую сиську пуля вдарила.
- Кто тут из вас с Черной речки?
- Нету, проезжай.
Сотня вобрала хвост и строем стала посредине двора. Плотина загустела вернувшимися к купанию казаками.
Немного погодя подошли только что приехавшие из маршевой сотни. Григорий присел рядом с братом. Глина на плотине тяжко пахла сырью. По краю зеленой травой зацветала густая вода. Григорий бил в рубцах и складках рубахи вшей, рассказывал:
- Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой... Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули. - Голос у него жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха, заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью.
- Как оно? - спросил Петро, стягивая рубаху, обнажая белое тело с ровно надрезанной полосой загара на шее.
- А вот видишь как, - заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, людей стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом. Мне зараз думается, ежели человека мне укусить - он бешеный сделается.
- Тебе-то приходилось... убивать?
- Приходилось!.. - почти крикнул Григорий и скомкал и кинул под ноги рубаху. Потом долго мял пальцами горло, словно пропихивал застрявшее слово, смотрел в сторону.
