- Перед тем как объявили войну, видал ее в хуторе.
- Чего она туда забилась?
- Приезжала к мужу имение забирать.
Григорий кашлянул и похоронил жучка, надвинув ребром ладони ворох песку.
- Не гутарил с ней?
- Поздравствовался только. Она гладкая из себя, веселая. Видать, легко живется на панских харчах.
- Что ж Степан?
- Отдал ее огарки. Ничего обошелся. Но ты его берегись. Остерегайся. Мне переказывали казаки, дескать, пьяный Степан грозился: как первый бой даст тебе пулю.
- Ага.
- Он тебе не простит.
- Знаю.
- Коня себе справил, - перевел Петро разговор.
- Продали быков?
- Лысых. За сто восемьдесят. Купил за полтораста. Конь куда тебе. На Цуцкане купили.
- Хлеба как?
- Добрые. Не довелось вот убрать. Захватили.
Разговор перекинулся на хозяйство, утрачивая напряженность. Григорий жадно впитывал в себя домашние новости. Жил эти минуты ими, похожий на прежнего норовистого и простого парня.
- Ну, давай охолонемся и одеваться, - предложил Петро, обметая с влажного живота песок, подрагивая. Кожа на спине его и руках поднялась пупырышками.
