- Глупая, - сожалеюще и тихо сказал Бунчук, осуждая пчелиный промах.
- Что? - Листницкий оторвался от бинокля.
Бунчук глазами указал ему на пчелу, и Листницкий улыбнулся.
- Горек будет ее мед, как вы думаете?
Ответил ему не Бунчук. Откуда-то из-за дальней купы сосен пулемет взлохматил тишину пронзительным сорочьим чечеканьем, разбрызг воющих пуль пронизал березки, на гриву сотникова коня, кружась и колеблясь, упала ссеченная пулей ветка.
Они скакали к деревушке, понукая лошадей криками, плетьми. Вслед им без единой передыши кончал австрийский пулемет ленту.
После Листницкому неоднократно приходилось встречаться с вольноопределяющимся Бунчуком, и всегда он поражался той непреклонной воле, которая светлела в жестких глазах Бунчука, дивился и не мог разгадать, что хранилось за неуловимой скрытностью, висевшей тучевой тенью на лице такого простого с виду человека. Бунчук и говорил как-то недосказанно, с улыбкой, зажатой в твердом углу губ, будто шел, обходя одному ему известную правду по кривой, извилистой стежке. Его перевели в пулеметную команду. Недели через полторы (полк стал на суточный отдых) Листницкий по дороге к командиру сотни догнал Бунчука. Тот шел мимо сожженного сарая, игриво помахивая кистью левой руки.
- А-а, вольноопределяющийся!
Бунчук повернул голову и, козыряя, посторонился.
- Куда вы идете? - спросил Листницкий.
- К начальнику команды.
- Нам по пути, кажется?
- Кажется, да.
Они шли по улице разрушенной деревни некоторое время молча. Во дворах, около редких уцелевших стодолов, суетились люди, проезжали верховые, прямо посреди улицы дымилась полевая кухня с длинным хвостом дожидавшихся в очереди казаков; сверху точилась промозглая мелкая сырость.
- Ну как, изучаете войну? - косо глянув на шагавшего чуть позади Бунчука, спросил Листницкий.
- Да... пожалуй, изучаю.
- Что вы думаете делать после войны? - почему-то спросил Листницкий, глядя на волосатые руки вольноопределяющегося.
- Кто-то посеянное будет собирать, а я... погляжу. - Бунчук сощурил глаза.
- Как вас понять?
- Знаете, сотник (еще пронзительнее сощурился тот), поговорку: "Сеющий ветер пожнет бурю"? Так вот.
- А вы бы без аллегорий, яснее.
- И так ясно. Прощайте, сотник, мне налево.
Бунчук приложил волосатые пальцы к козырьку казачьей фуражки, свернул влево.
Пожимая плечами, сотник долго провожал его взглядом.
"Что он, оригинальничает или просто человек с чудинкой?" - раздраженно думал Листницкий, шагая в опрятную землянку командира сотни.
