Кошелев что-то подозрительно долго возился с затвором, медлил, и Стерлядников, опустив веки, успел договорить:
- У меня - только одна баба... а детишек нету... Одного она родила, и то мертвого... А больше не было...
Два раза Кошелев вскидывал винтовку и опускал ее, все больше и больше бледнея... Чумаков яростно толкнул его плечом, вырвал из рук винтовку.
- Не можешь, так не берись, щенячья кровь... - хрипло крикнул он и снял с головы шапку, пригладил волосы.
- Скорей! - потребовал Фомин, ставя ногу в стремя.
Чумаков, подыскивая нужные слова, медленно и тихо сказал:
- Василий! Прощай и прости меня и всех нас, ради Христа! На том свете сойдемся, и нас там рассудят... Бабе твоей перекажем, об чем просил. - Он подождал ответа, но Стерлядников молчал и бледнел, ожидая смерти. Только опаленные солнцем ресницы его вздрагивали, словно от ветра, да тихо шевелились пальцы левой руки, пытавшиеся зачем-то застегнуть на груди обломанную пуговицу гимнастерки.
Много смертей видел Григорий на своем веку, а на эту - смотреть не стал. Он торопливо пошел вперед, с силой натягивая поводья, ведя за собой коня. Выстрела он ждал с таким чувством, как будто ему самому должны были всадить пулю между лопатками... Выстрела ждал, и сердце отсчитывало каждую секунду, но когда сзади резко, отрывисто громыхнуло - у него подкосились ноги, и он еле удержал вставшего на дыбы коня...
Часа два они ехали молча. Только на стоянке Чумаков первый нарушил молчание. Закрыв глаза ладонью, он глухо сказал:
- И на черта я его стрелял? Было бы бросить его в степи, не брать лишнего греха на душу. Так и стоит перед глазами...
- Все никак не привыкнешь? - спросил Фомин. - Сколько народу ты перебил - и не мог привыкнуть? У тебя же не сердце, ржавая железяка заместо него...
Чумаков побледнел, свирепо уставился на Фомина.
- Ты не трогай меня зараз, Яков Ефимович! - тихо сказал он. - Ты не квели мою душу, а то я и тебя могу стукнуть... Очень даже просто!
- На что ты мне нужен, трогать тебя? У меня и без тебя забот хватает, примирительно сказал Фомин и лег на спину, щурясь от солнца, с наслаждением потягиваясь.
