В-глазах юродивого, расширившихся и одетых мутной наволочью, мелькнул животный страх. Он длинно выругался и под общий хохот стал что-то говорить. Так омерзительно было все это, что Григорий содрогнулся, поспешно отошел. "И вот с такими людьми связал я свою судьбу..." - подумал он, охваченный тоской, горечью и злобой на самого себя, на всю эту постылую жизнь...
Он прилег возле коновязи, стараясь не слушать выкриков юродивого и грохочущего хохота казаков. "Завтра же уеду. Пора!" - решил он, посматривая на своих сытых, поправившихся лошадей. Он готовился к уходу из банды тщательно и обдуманно. У зарубленного милиционера взял документы на имя Ушакова, зашил их под подкладку шинели. Лошадей стал подготавливать к короткому, но стремительному пробегу еще две недели назад: вовремя поил их, чистил так старательно, как не чистил и на действительной службе, всеми правдами и неправдами добывал на ночевках зерно, и лошади его выглядели лучше, чем у всех остальных, особенно - тавричанский серый в яблоках конь. Он весь лоснился, и шерсть его сверкала на солнце, как кавказское черненое серебро.
На таких лошадях можно было смело уходить от любой погони. Григорий встал, пошел в ближний двор. У старухи, сидевшей на порожках амбара, почтительно спросил:
- Коса есть у вас, бабушка?
- Где-то была. Только чума ее знает, где она. А на что тебе?
- Хотел в вашей леваде зеленки лошадям скосить. Можно?
Старуха подумала, потом сказала:
- И когда уж вы с нашей шеи слезете? То вам дай, это подай... Одни приедут - зерна требуют, другие приедут - тоже тянут и волокут все, что глазом накинут. Не дам я тебе косы! Как хочешь, а не дам.
- Что ж, тебе травы жалко, божья старушка?
- А трава, она, что ж, по-твоему, на пустом месте растет? А корову чем я буду кормить?
- Мало в степи травы?
- Вот и поезжай туда, соколик. В степи ее много.
Григорий с досадой сказал:
- Ты, бабушка, лучше дай косу. Я трошки скошу, остальное тебе останется, а то, ежели пустим туда лошадей, - все потравим!
Старуха сурово глянула на Григория и отвернулась.
- Ступай сам возьми, она, никак, под сараем висит.
Григорий разыскал под навесом сарая старенькую порванную косу и, когда проходил мимо старухи, отчетливо слышал, как та проговорила: "Погибели на вас, проклятых, нету!"
К этому было не привыкать Григорию. Он давно видел, с каким настроением встречают их жители хуторов. "Они правильно рассуждают, - думал он, осторожно взмахивая косой и стараясь выкашивать чище, без огрехов. - На черта мы им нужны? Никому мы не нужны, всем мешаем мирно жить и работать. Надо кончать с этим, хватит!"
Занятый своими мыслями, он стоял около лошадей, смотрел, как жадно хватают они черными бархатистыми губами пучки нежной молодой травы. Из задумчивости его вывел юношеский ломающийся басок:
- До чего конь расхорош, чисто - лебедь!
Григорий глянул в сторону говорившего. Молодой, недавно вступивший в банду казачишка Алексеевской станицы смотрел на серого коня, восхищенно покачивая головой. Не сводя очарованных глаз с коня, он несколько раз обошел вокруг него, пощелкал языком:
- Твой, что ли?
- А тебе чего? - неласково ответил Григорий.
- Давай меняться! У меня гнедой - чистых донских кровей, любую препятствию берет и резвый, до чего резвый! Как молонья!
- Ступай к черту, - холодно сказал Григорий.
Парень помолчал немного, вздохнул огорченно и сел неподалеку. Он долго рассматривал серого, потом сказал:
- Он у тебя с запалом. И отдушины у него нету.
Григорий молча ковырял в зубах соломинкой. Наивный паренек ему начинал нравиться.
