Посмотрел на своего партнера. Леденев улыбнулся отечески добро. Ясно, что он тоже видел его поражение. Эстонец, с волнением и нескрываемым желанием поражения Корчагина, еще ничего не замечал.
—Я всегда держусь до последней пешки, – сказал Павел, и Леденев одобрительно кивнул головой в ответ на эту одному ему понятную фразу.
Корчагин сыграл с Иннокентием Павловичем десять партий в течение пяти дней, из них проиграл семь, выиграл две и одну вничью.
Вайман торжествовал:
—Ай спасибо, товарищ Леденев! Как вы ему нахлопали! Так ему и надо! Нас, старых шахматистов, всех обставил, но и сам на старике сорвался. Ха-ха-ха!..
—Что, неприятно проигрывать? – допекал он своего побежденного победителя.
Корчагин потерял звание «чемпиона», но вместо этой игрушечной чести нашел в Иннокентии Павловиче человека, ставшего ему впоследствии дорогим и близким. Поражение Корчагина на шахматном поле было не случайное. Он уловил лишь поверхностную стратегию шахматной игры, шахматист проиграл мастеру, знающему все тайны игры.
У Корчагина и Леденева была одна общая дата: Корчагин родился в тот год, когда Леденев вступил в партию. Оба были типичные представители молодой и старой гвардии большевиков. У одного – большой жизненный и политический опыт, годы подполья, царских тюрем, потом – большой государственной работы; у другого – пламенная юность и всего лишь восемь лет борьбы, могущих сжечь не одну жизнь. И оба они – старый и молодой – имели горячие сердца и разбитое здоровье.
Вечером в комнате Эбнера и Корчагина – клуб. Отсюда выходили все политические новости. Вечерами в комнате No 11 было шумно. Обычно Вайман пытался рассказать какой-нибудь сальный анекдот, до которых он был большой любитель, но сейчас же попадал под двойной обстрел – Марты и Корчагина. Марта умела срезать его тонкой и язвительной насмешкой; когда же это не помогало, вмешивался Корчагин.
—Вайман, ты бы спросил, – может быть, нам совсем не по вкусу твое «остроумие».
—Я вообще не понимаю, как это у тебя совмещается… – неспокойным тоном начинал Корчагин.
Вайман оттопыривал мясистую губу, и узкие глазки его насмешливо скользили по лицам.
—Придется ввести инспектуру морали при Главполитпросвете и рекомендовать Корчагина старшим инспектором. Я еще понимаю Марту, у нее профессиональная женская оппозиция, но Корчагин хочет казаться невинным мальчиком, чем-то вроде комсомольского младенчика… И притом вообще не люблю, когда яйца кур учат.
—Я всегда держусь до последней пешки, – сказал Павел, и Леденев одобрительно кивнул головой в ответ на эту одному ему понятную фразу.
Корчагин сыграл с Иннокентием Павловичем десять партий в течение пяти дней, из них проиграл семь, выиграл две и одну вничью.
Вайман торжествовал:
—Ай спасибо, товарищ Леденев! Как вы ему нахлопали! Так ему и надо! Нас, старых шахматистов, всех обставил, но и сам на старике сорвался. Ха-ха-ха!..
—Что, неприятно проигрывать? – допекал он своего побежденного победителя.
Корчагин потерял звание «чемпиона», но вместо этой игрушечной чести нашел в Иннокентии Павловиче человека, ставшего ему впоследствии дорогим и близким. Поражение Корчагина на шахматном поле было не случайное. Он уловил лишь поверхностную стратегию шахматной игры, шахматист проиграл мастеру, знающему все тайны игры.
У Корчагина и Леденева была одна общая дата: Корчагин родился в тот год, когда Леденев вступил в партию. Оба были типичные представители молодой и старой гвардии большевиков. У одного – большой жизненный и политический опыт, годы подполья, царских тюрем, потом – большой государственной работы; у другого – пламенная юность и всего лишь восемь лет борьбы, могущих сжечь не одну жизнь. И оба они – старый и молодой – имели горячие сердца и разбитое здоровье.
Вечером в комнате Эбнера и Корчагина – клуб. Отсюда выходили все политические новости. Вечерами в комнате No 11 было шумно. Обычно Вайман пытался рассказать какой-нибудь сальный анекдот, до которых он был большой любитель, но сейчас же попадал под двойной обстрел – Марты и Корчагина. Марта умела срезать его тонкой и язвительной насмешкой; когда же это не помогало, вмешивался Корчагин.
—Вайман, ты бы спросил, – может быть, нам совсем не по вкусу твое «остроумие».
—Я вообще не понимаю, как это у тебя совмещается… – неспокойным тоном начинал Корчагин.
Вайман оттопыривал мясистую губу, и узкие глазки его насмешливо скользили по лицам.
—Придется ввести инспектуру морали при Главполитпросвете и рекомендовать Корчагина старшим инспектором. Я еще понимаю Марту, у нее профессиональная женская оппозиция, но Корчагин хочет казаться невинным мальчиком, чем-то вроде комсомольского младенчика… И притом вообще не люблю, когда яйца кур учат.
