Повествований ароматных свод[1].

Как пудрой, как румянами покрыл

Нефритовую чашу тонкий лед.

Все явственнее флейты слышен звук,

Вдовы как будто скорбный плач и стон.

Пусть одеяло, если стынет кровь,

Служанка мне согреет перед сном.

Не унывай! За шторой пустота,

Зато причудлив феникс на шелку, –

Пусть ширмой сохраняется покой,

И селезень, блеснув, спугнет тоску.

Роса обильна, и под нею мох

Стал мокрым, и скользит на нем каблук,

Покрылись густо инеем стволы, –

Не распознать мне, где средь них бамбук.

Неровен путь, когда вдоль берегов

Бредешь и огибаешь водоем

Или когда взбираться в вышине

Приходится по крутизне на холм.

Громады скал. Застыло в небытье

Здесь дьяволов скопленье и богов.

Деревья притаились средь камней,

Как стаи алчных тигров и волков.

Могущественных черепах Биси[2]

Под утро осветили небеса,

В решетчатых ловушках возле стен

Скопилась предрассветная роса.

Пусть птичий гомон с тысячи дерев

Весь лес обширный всполошил вокруг, –

Но слышен здесь и обезьяний плач –

Единственный в ущельях скорбный звук…

Коль знаешь на развилке поворот, –

Свой Путь найдешь среди других дорог.

А если ты познал движенье вод,

Не спрашивай людей, где их исток.

За изумрудным частоколом храм:

Здесь колокола не смолкает звон.

А там – село, где проса аромат,

И там же – птичья песнь со всех сторон!

Коль радость есть – возможно ль скорби быть?

Не мимолетна ль скорбь, раз жизни рад?

А если нет печалей на душе,

То в мыслях разве может быть разлад?

Всю яркость чувств я обращу к кому?

Я замыкаю их в себе самой!

А помыслы изысканной души?

Никто не примет к сердцу голос мой…

…Вот и рассвет… Стихи пора кончать.

Мы устаем, когда всю ночь творим.

Давай, как закипит в сосуде чай,

Вновь о поэзии поговорим…