Ван Сифэн страдает от сознания своей виновности в бедах семьи;

матушка Цзя молится Небу об отвращении несчастий от детей и внуков

 

Итак, услышав, что матушке Цзя плохо, Цзя Чжэн бросился в ее покои и увидел, что старая госпожа задыхается. Насилу госпожа Ван и Юаньян привели ее в чувство, дали успокоительное. Матушке Цзя стало лучше, но она по‑прежнему плакала.

– Ваши сыновья, матушка, – сказал Цзя Чжэн, – оказались ни на что не годными, накликали на себя беду, а вам причинили горе! Успокойтесь, матушка, мы постараемся все уладить! Каково будет нам, если вы заболеете!

– Я прожила на свете больше восьмидесяти лет, – ответила старая госпожа. – И с тех пор, как девочкой вошла в этот дом, став женой твоего отца, благодаря счастью наших предков, никогда не слышала о подобных делах! А сейчас дожила до того, что сыновьям моим грозит наказание?! Разве в силах я это вынести?! Лучше навеки сомкнуть глаза, живите как хотите!

Она еще громче зарыдала.

Совершенно убитый, Цзя Чжэн вдруг услышал голос за дверью:

– Господин, получены вести из дворца!

Цзя Чжэн поспешил выйти и увидел старшего письмоводителя из дворца Бэйцзинского вана.

– Поздравляю вас с великой радостью! – воскликнул письмоводитель.

Цзя Чжэн поблагодарил его, пригласил сесть и спросил:

– Какое повеление получил ван от государя?

– Мой господин вместе с Сипинским ваном прибыл во дворец и доложил государю о выполнении его повеления, не преминув сообщить, как вы были напуганы и как вас тронула высочайшая милость. Государь сочувственно отнесся к вашему несчастью и в память о гуйфэй решил снять с вас обвинение и милостиво разрешил продолжать службу в ведомстве работ. Из всего описанного и опечатанного имущества в казну отходит лишь часть, принадлежавшая Цзя Шэ. Остальное государь велел возвратить вам, но при этом предупредил, чтобы впредь вы были старательны по службе. Кроме того, он приказал моему господину произвести тщательное расследование в связи с обнаруженными долговыми расписками. Все расписки, в которых значатся не дозволенные законом проценты, отойдут в казну, а расписки, в которых сумма процентов не превышает дозволенную, будут возвращены вам. Цзя Ляня государь снял с должности, но велел отпустить без всякого наказания.

Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:

– Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!

Вскоре был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну, переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки, принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.

К несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое‑какой утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись, растащили все более или менее ценные вещи.

Цзя Лянь, разумеется, радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят – семьдесят тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд, Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал его к себе и набросился с упреками:

– Я был занят по службе и не вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца, разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о нас может пойти дурная слава!

– Я не посмел бы злоупотреблять своим положением, – оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном на колени, – надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех, что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу Жуя и Ванъэра.

– Где уж тебе знать, что творилось в доме, если, судя по твоим же словам, тебе неизвестно, что делалось в твоих собственных комнатах! – воскликнул Цзя Чжэн. – Нет, толку от тебя не добьешься! Ведь ты сейчас не занят никакими делами, а даже не удосужился разузнать, что с отцом и со старшим братом!

Слова Цзя Чжэна до глубины души обидели Цзя Ляня, но он не осмелился перечить и, едва сдерживая слезы, покинул комнату.

«Наши деды с усердием служили и благодаря этому снискали славу, – с горечью думал Цзя Чжэн, – а мой брат и племянник преступили закон и лишились наследственных титулов и званий. Среди потомков не оказалось ни одного достойного! О Небо, великое Небо! Как могло ты допустить такой позор семьи Цзя?! Милостью государя мне возвращено все мое достояние, но разве смогу я один содержать обе наши семьи?! Как утверждает Цзя Лянь, в семейной казне не только нет денег, но мы еще влезли в долги. Значит, мы разорены уже несколько лет, только слава одна, что богачи! А я, глупец, ничего не видел! Не умри сын мой Цзя Чжу, у меня была бы какая‑то опора. А Баоюй хоть и вырос, но так и остался никчемным».