Пуаро задал ему несколько вопросов о выдержке, об упаковке пленок и так далее, на которые Рейтер отвечал очень охотно. Казалось, ему приятно, что задают вопросы о его работе.

Только он собрался принести свои извинения за то, что оставляет нас, как Пуаро принялся за свою дежурную речь. Собственно, это была не вполне дежурная речь, потому что он видоизменял ее немного, каждый раз подлаживая к человеку, с которым собирался беседовать. Но я не собираюсь ее каждый раз полностью писать. С такими разумными людьми, как мисс Джонсон, он сразу переходил к делу, а с некоторыми другими ему приходилось сначала ходить вокруг да около. Но в конечном счете все приходило к одному и тому же.

Да-да, я понимаю, что вы хотите, — сказал мистер Рейтер. — Но я действительно не считаю, что могу вам помочь. Я здесь новый человек и с миссис Лейднер разговаривал мало. Сожалею, но в самом деле мне нечего вам рассказать.

В том, как он говорил, было что-то жесткое и иностранное, хотя, конечно, у него акцента не было — кроме американского, я имею в виду.

Можете вы, по крайней мере, сказать мне, нравилась она вам или нет? — спросил Пуаро с улыбкой.

Мистер Рейтер покраснел и запинаясь сказал:

Она была обаятельной личностью, весьма обаятельной. и интеллигентной. Да... Это была светлая голова.

— Теп! Она вам нравилась, а вы ей?

Мистер Рейтер покраснел еще больше.

О, я.. . я не думаю, чтобы она особенно меня замечала. И мне несколько не везло. Мне всегда не везло, когда я пытался что-то для нее сделать. Боюсь, что я своей неуклюжестью действовал ей на нервы. Это получалось совершенно случайно... Я бы сделал что угодно..

Пуаро сжалился над его словесной беспомощностью.

Отлично, отлично. Давайте перейдем к следующему вопросу. Была ли атмосфера в доме счастливой?

Пожалуй

— Были ли вы счастливы вместе? Смеялись ли вы, разговаривали?

— Нет, нет, не совсем так. Была какая-то натянутость. — Он сделал паузу, с некоторым усилием заговорил: — Вы знаете, я необщительный человек. Я неуклюж, робок. Доктор Лейднер всегда был чрезвычайно любезен со мной. Глупо, но я не могу преодолеть свою скованность. Я всегда говорю не то. Я опрокидываю кувшины с водой. Я невезучий.

Он действительно был похож на большого неповоротливого ребенка.

Мы все такие в молодости, сказал Пуаро, улыбаясь. Уравновешенность, savoir это приходит позднее.

Потом, попрощавшись, мы отправились дальше.

— Этот, та soeur, либо очень глуп, либо редкостный актер, — сказал он.

Я не ответила. Мною снова овладела фантастическая мысль, что кто-то из этих людей опасный и хладнокровный убийца.

В такое прекрасное, безмятежное солнечное утро это казалось невозможным.