— Прекрасно. А ты, Дадлик?

— Я открою гостям дверь, — ответил толстяк и, приторно улыбнувшись, прибавил: —

Мистер и миссис Мейсон, позвольте взять ваши пальто!

— Ах! Они сразу его полюбят! — воскликнула тётя Петунья.

— Молодец, Дадлик! — похвалил сына мистер Дурсль и повернулся к Гарри. — А ты

что будешь делать?

— Буду тихо сидеть у себя в комнате, как будто меня вообще нет, — пробубнил на

одной ноте Гарри.

— И чтоб ни единого звука! — напомнил дядя. — Затем я веду их в гостиную,

представляю Петунье и предлагаю что-нибудь выпить. В восемь пятнадцать…

— Я приглашаю гостей к обеду, — важно произнесла тётя.

— А ты, Дадлик, скажешь…

— Мистер и миссис Мейсон, позвольте проводить вас в столовую. — Дадли протянул

пухлую руку невидимой даме и прибавил, гордо взглянув на родителей: — Ну как?

— Маленький мой, ты истинный джентльмен! — Тётушка чуть не прослезилась.

— А ты? — Дядя Вернон зыркнул злобным взглядом на Гарри.

— Тихо сижу у себя в комнате, как будто меня вообще нет, — тупо повторил Гарри.

— Правильно, — кивнул дядюшка. — За обедом каждый скажет гостям что-то приятное.

Петунья, ты что придумала?

— Вернон рассказывал, как вы прекрасно играете в гольф, мистер Мейсон! Миссис

Мейсон, позвольте вас спросить, где вы купили это очаровательное платье?

— Очень хорошо! А ты, Дадлик?

— На прошлой неделе мы в школе писали сочинение на тему «Мой кумир». И я написал

про вас, мистер Мейсон.

Это уж было явно чересчур.

Тётя Петунья от избытка чувств разрыдалась и прижала сына к груди, а Гарри нырнул

под стол — ещё увидят, как он трясётся от беззвучного смеха.

— Ну, а ты?

Гарри вылез из-под стола, изо всех сил стараясь не фыркнуть.

— Тихо сижу в комнате, как будто меня вообще нет, — отчеканил он.

— Вот именно. Я ничего не говорил Мейсонам о тебе. Незачем им это знать… После

обеда Петунья пригласит их в гостиную пить кофе, а я как бы невзначай заведу разговор о

дрелях. Глядишь, до начала вечерних новостей и подпишем контракт. И тогда завтра утром

едем по магазинам. Надо столько всего купить для отдыха на Майорке!

Никакой радости Гарри это известие не доставило. Ему всё равно — что Тисовая, что

Майорка, лучше к нему относиться не будут.

— А сейчас мы с Дадли едем покупать смокинги. Ты, Петунья, приведи всё в идеальный

порядок. А ты, — повернулся он к Гарри, — не мешай тётушке, не путайся под ногами.

Гарри вышел в сад. Был чудесный солнечный день. Он прогулялся по лужайке, сел на

скамейку и грустно запел: «С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя…» И ни открыток,

ни подарков, а вечером просто хоть совсем умри.

Взгляд его, бесцельно блуждая, остановился на зарослях живой изгороди. Никогда ещё у

него на душе не было так тоскливо, так одиноко. Нет рядом ни Рона Уизли, ни Гермионы

Грэйнджер — его лучших друзей. Совсем они про него забыли. За всё лето ни одного

письма! А ведь Рон — тогда в июне — даже звал его погостить.

Сколько раз Гарри хотелось заклинанием отпереть клетку и послать друзьям с Буклей

письмо. Но это сулит большие неприятности. Несовершеннолетним волшебникам

применять магию вне стен школы категорически запрещается. Дядя Вернон, правда, о

запрете ничего не знает. Знал бы, давно бы запер племянника в чулане вместе с метлой и

волшебной палочкой. Всё семейство ох как боится, что он возьмёт и превратит их в

навозных жуков или в кого ещё хуже. Первые две недели Гарри придумал забаву: надоест

ему Дадли, он и начнёт что-нибудь бормотать — толстяка как ветром сдунет. Но писем от

друзей всё не было, волшебный мир превращался в мираж, и Гарри надоело потешаться над

кузеном. А сегодня друзья не вспомнили и про день рождения. Получить бы из школы хоть

какую весточку, от кого угодно, даже от злейшего врага Драко Малфоя (не зря его фамилия

значит «злокозненный»), лишь бы увериться, что Хогвартс не сон.