- Увлекаешься, милейший мой! Предположения твои довольно-таки шатки. Прежде всего, нельзя предрешить ход событий. Откуда ты знаешь о будущих волнениях и прочем? А если мы предположим такую вещь: союзники разбивают немцев, война завершается блистательным концом, - тогда какую роль ты отводишь казачеству? - возразил Листницкий.
Бунчук скупо улыбнулся.
- Что-то не похоже на конец, а тем более блистательный.
- Кампанию затянули...
- И еще туже затянут, - пообещал Бунчук.
- Ты когда из отпуска? - спросил Калмыков.
- Позавчера.
Бунчук, округляя рот, вытолкнул языком клубочек дыма, бросил окурок.
- Где побывал?
- В Петрограде.
- Ну, каково там? Гремит столица? Э, черт, чего бы не дал, чтобы пожить там хоть недельку.
- Отрадного мало, - взвешивая слова, заговорил Бунчук. - Не хватает хлеба. В рабочих районах голод, недовольство, глухой протест.
- Благополучно мы не вылезем из этой войны. Как вы думаете, господа? Меркулов вопрошающе оглядел всех.
- Русско-японская война породила революцию тысяча девятьсот пятого года, - эта война завершится новой революцией. И не только революцией, но и гражданской войной.
Листницкий, слушая Бунчука, сделал неопределенный жест, словно пытаясь прервать хорунжего на полуфразе, потом встал и зашагал по землянке, хмурясь. Он заговорил со сдержанной злобой:
- Меня удивляет то обстоятельство, что в среде нашего офицерства есть такие вот, - жест в сторону ссутулившегося Бунчука, - субъекты. Удивляет потому, что до сих пор мне не ясно его отношения к родине, к войне... Однажды в разговоре он выразился очень туманно, но все же достаточно ясно для того, чтобы понять, что он стоит за наше поражение в этой войне. Так я тебя понял. Бунчук?
- Я - за поражение.
