- Вояки раскоряченные.
- Сидели б по домам! Ишь, нужда вынесла!
- Двухстволки мирского образца!
- Спереду - солдат, а сзади - не то поп, не то черт его знает что... Даже плюнуть охота!
- Эй ты, ударная! Подбери-ка сиделку, а то ложем ахну!
Казаки гоготали, веселели, глядя на женщин. Но к полудню веселое настроение исчезло. Ударницы, разбившись на взводы, несли с площади сосновые толстые брусья, баррикадировали ворота. Распоряжалась ими дородная, мужского покроя баба, с георгиевской медалью на хорошо подогнанной шинели. По площади чаще стал проезжать броневик; юнкера откуда-то внесли во дворец ручные ящики с патронами и пулеметными лентами:
- Ну, станишники, держись!
- Выходит, что будем сражаться?
- А ты думал - как? Ударницев лапать тебя привели сюда?
Около Лагутина группировались земляки - букановцы и слащевцы. Они о чем-то совещались, переходили с места на место. Офицеры куда-то исчезли. Во дворе, кроме казаков и ударниц, не было никого. Почти у самых ворот стояли брошенные пулеметчиками пулеметы, щиты их мокро тускнели.
К вечеру посыпалась изморось. Казаки заволновались.
- Что же это за порядки: завели - и держут на базу без продовольствия?!
- Надо Листницкого найтить.
- Ищи-свищи! Он во дворце, а юнкера нашего брата туда не допущают.
- Надо за кухней посылать человека - пущай везут.
За кухней снарядили двух казаков.
- Валяйте без винтовок, а то посымают, - посоветовал Лагутин.
Кухню ждали часа два. Ни кухни, ни гонцов не было. Как оказалось, кухню, выезжавшую со двора, вернули солдаты-семеновцы. Перед сумерками ударницы, скопившиеся возле ворот, рассыпались густой цепью; лежа под брусьями, начали постреливать куда-то через площадь. Казаки участия в стрельбе не принимали, курили, нудились. Лагутин собрал сотню возле стены и, опасливо поглядывая на окна дворца, заговорил:
