Мирон Григорьевич сдержанно улыбался; Христоня, проводя по щекам рукой, шуршал щетиной давно не бритой бороды; Иван Алексеевич, покуривая, глядел на Митьку, а у того в торчевых кошачьих зрачках толпились огоньки, и нельзя было понять - смеются зеленые его глаза или дымятся несытой злобой.
Поговорив немного, Иван Алексеевич и Христоня попрощались, отозвали к калитке Митьку.
- Ты почему вчера не пришел на собрание? - строго спросил Иван Алексеевич.
- Время не указало.
- А к Мелеховым было время ходить?
Митька кивком головы кинул на лоб папаху, сказал, скрытно злобясь:
- Не пришел - и все тут. Об чем будем гутарить?
- Были все хуторные фронтовики, Петро Мелехов не был. Ты знаешь... решили делегатов посылать от хутора в Каменскую. Там десятого января съезд фронтовиков. Жребий трясли, досталось нам троим ехать: мне, Христану вот и тебе.
- Я не поеду, - решительно заявил Митька.
- Ты что? - Христоня нахмурился и взял его за пуговицу гимнастерки. Отбиваешься от своих? Не с руки?
- Он с Мелеховым Петькой... - Иван Алексеевич тронул рукав Христониной шинели, сказал, заметно бледнея: - Ну, пойдем. Тут, видно, делать нам нечего... Не поедешь, Митрий?
- Нет... Сказал "нет" - значит, нет.
- Прощевай! - Христоня скособочил голову.
- Час добрый!
Митька, отводя взгляд, протянул ему горячую руку, пошел к куреню.
- Гад! - вполголоса сказал Иван Алексеевич и коротко подрожал ноздрями. - Гад! - звонче повторил он, глядя в широкую спину уходившего Митьки.
Дорогой, заходя попутно, уведомили кое-кого из фронтовиков, что Коршунов отказался ехать и что завтра они вдвоем выезжают на съезд.
8 января с рассветом Христоня и Иван Алексеевич выехали из хутора. Вез их по собственной охоте Яков Подкова. Пара добрых коней в дышловой запряжке быстренько миновала хутор, выбралась на бугор. Оттепель оголила дорогу. Местами, где слез снег, полозья липли к земле, сани двигались толчками, лошади налетали, натягивая постромки.
