- Нечистый дух!.. Чертяка!.. Сам ты шелудивый, кобель хромой!.. Вот к атаману тебя зараз!.. - горланила она, махая руками. - Я тебя, узду твою мать, научу, как сиротскую животину давить!..
Заело Пантелея Прокофьевича, крикнул, багровея:
- Халява!
- Турка проклятый!.. - с живостью отозвалась Озерова.
- Сука, сто чертов твоей матери! - повысил басок Пантелей Прокофьевич.
Но Анютка Озерова за словом в карман сроду не лазила.
- Чужбинник! Б... старый! Воряга! Борону чужую украл!.. По жалмеркам бегаешь!.. - зачастила она сорочьим голосом.
- Вот я тебя кнутом, псюрня!.. Заткни зевало!
Но тут Анютка такое загнула, что даже Пантелей Прокофьевич, - человек, поживший и повидавший на своем веку, - зарозовел от смущения и сразу взмок потом.
- Трогай!.. Чего связался? - сердито сказал Григорий, видя, что понемногу на улицу выходит народ и со вниманием прислушивается к случайному обмену мнениями между старым Мелеховым и честной вдовой Озеровой.
- Ну и язык... с вожжину длиной! - Пантелей Прокофьевич сокрушенно плюнул и так погнал лошадей, словно намеревался раздавить самое Анютку.
Уже проехав квартал, он не без боязни оглянулся:
- Плюется и костерит почем зря!.. Ишь ты, вражина... Чтоб ты лопнула поперек, чертяка толстая! - с вожделением сказал он. - Тебя бы вместе с твоим поросем стоптать. Попадись вот такой хлюстанке на язык - одни мослы останутся.
Мимо рванулись голубые ставни куреня. Петро, без папахи, в распоясанной гимнастерке, растворял ворота. С крыльца мелькнули беленький платок и смеющееся, блестящее черными глазами лицо Дуняшки.
Целуя брата, Петро мельком заглянул ему в глаза:
- Здоровый?
- Рану получил.
- Где?
- Под Глубокой.
- Нужда заставила там огинаться! Давно бы шел домой.
