Смешливо шевеля усами, Петро не соглашался!
- Нет уж, парень! Я буду тебя кормить.
- Я сам!
- У нас сам с самой в хлеву сидят - видал? Бабка их помоями кормит.
С улыбкой прислушиваясь к их разговору, Григорий сворачивал курить. Подошел Пантелей Прокофьевич:
- Думаю ноне в Вешки поехать.
- Чего туда?
Пантелей Прокофьевич густо отрыгнул кулагой, пригладил бороду:
- Делишки там есть к шорнику - два хомута поправлял.
- Обыденки съездишь?
- А то чего ж? К вечеру возвернусь.
Отдохнув, он запряг в розвальни старую, ослепшую в этот год кобылицу, поехал. Дорога лежала лугом. Два часа спустя был он в Вешенской. Заехал на почту, забрал хомуты и завернул к давнишнему знакомцу и куму, жившему у новой церкви. Хозяин, большой хлебосол, усадил его обедать.
- На почте был? - спросил он, наливая что-то в рюмку.
- Был, - протяжно ответил Пантелей Прокофьевич, зорко и удивленно поглядывая на графинчик, нюхая воздух, как собака звериный след.
- Новья ничего не слыхал?
- Новья? Ничего, кубыть, не слыхал. А что?
- Каледин, Алексей Максимович-то, приказал долго жить.
- Да что ты?!
Пантелей Прокофьевич заметно позеленел, забыл про подозрительный графин и запах, отвалился на спинку стула. Хозяин, хмуро моргая, говорил:
- По телеграфу передали, что надысь застрелился в Новочеркасском. Один был на всю область стоющий генерал. Кавалер был, армией командовал. А какой души был человек! Уж этот казачество в обиду не дал бы.
- Погоди, кум! Как же теперича? - растерянно спрашивал Пантелей Прокофьевич, отодвигая рюмку.
- Бог его знает. Чижолое время наступает. Небось, от хорошей жизни не будет человек в самого себя пулять.
- Через чего ж он решился?
- Кум - казак кряжистый, как старовер, - зло махнул рукой:
