Он по виду молод и по-молодому суров; с чересчур уж подчеркнутой твердостью были сжаты его губы, обметанные юношеским пушком.
- Беспокойный гость попался, товарищ? - обратился он к Григорию, чуть приметно улыбаясь. - Ну, теперь спите, мы его завтра утихомирим. Всего доброго. Идем, Тюрников!
Ушли, и Григорий вздохнул облегченно. А наутро рыжебровый, расплачиваясь за квартиру и харчи, нарочито замешкался и сказал:
- Вот, хозяева, не обижайтесь на нас. У нас этот Александр вроде головой тронутый. У него в прошлом году на глазах офицеры в Луганске - он из Луганска родом - расстреляли мать и сестру. Оттого он такой... Ну спасибо. Прощайте. Да, вот детишкам чуть было не забыл! - И, к несказанной радости ребят, вытащил из вещевого мешка и сунул им в руки по куску серого от грязи сахара.
Пантелей Прокофьевич растроганно глядел на внуков:
- Ну вот им гостинец! Мы его, сахар-то, года полтора уж не видим... Спаси Христос, товарищ!.. Кланяйтесь дяденьке! Полюшка, благодари!.. Милушка, чего же ты набычилась, стоишь?
Красноармеец вышел, и старик - гневно к Наталье:
- Необразованность ваша! Хочь бы пышку дала ему на дорогу. Отдарить-то надо доброго человека? Эх!
- Беги! - приказал Григорий.
Наталья, накинув платок, догнала рыжебрового за калиткой. Краснея от смущения, сунула пышку ему в глубокий, как степной колодец, карман шинели.
