静静的顿河俄语版第一部第三节（10.2）

 Григорий с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с товарищами по сотне. Прохор Зыков, только что вернувшийся из лазарета, с рубцеватым следом кованого копыта на щеке, еще таил в углах губ боль и недоумение, чаще моргал ласковыми телячьими глазами; Егорка Жарков при всяком случае ругался тяжкими непристойными ругательствами, похабничал больше, чем раньше, и клял все на свете; однохуторянин Григория Емельян Грошев, серьезный и деловитый казак, весь как-то обуглился, почернел, нелепо похахакивал, смех его был непроизволен, угрюм. Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной.

Полк, выведенный с линии боев, стоял на трехдневном отдыхе, пополняемый прибывшим с Дона подкреплением. Сотня только что собралась идти на купание к помещичьему пруду, когда со станции, расположенной в трех верстах от имения, выехал крупный отряд конницы.

Пока казаки четвертой сотни дошли до плотины, отряд, выехавший со станции, спустился под изволок, и теперь ясно стало видно, что конница казаки. Прохор Зыков, выгибаясь, снимал на плотине гимнастерку; выпростав голову, вгляделся.

- Наши, донские.

Григорий, жмурясь, глядел на колонну, сползавшую в имение.

- Маршевые пошли.

- К нам, небось, пополнение.

- Должно, вторую очередь подбирают.

- Гля-кось, ребята? Да ить это Степан Астахов? Вон, в третьем ряду! воскликнул Грошев и коротко, скрипуче хахакнул.

- Подбирают и ихнего брата.

- А вон Аникушка!

- Гришка! Мелехов! Брат, вот он. Угадал?

- Угадал.