静静的顿河俄语版第一部第三节（23.4）

 - По-твоему, что ж... все вверх ногами надо поставить?

- Га! Власть треба, як грязные портки, скынуть. Треба с панив овчину драть, треба им губы рвать, бо гарно воны народ помордувалы.

- А при новой власти войну куда денешь? Так же будут клочиться, - не мы, так дети наши. Войне чем укорот дашь? Как ее уничтожить, раз извеку воюют?

- Вирно, война испокон веку иде, и до той годыны вона нэ пэрэвэдэться, пока будэ на свити дурноедьска власть. От! А як була б у кажном государстви власть робоча, тоди б не воювалы. То и трэба зробыть. А цэ будэ, в дубову домовыну их мать!.. Будэ! И у германцив, и у хранцузив - у всих заступэ власть робоча и хлеборобська. За шо ж мы тоди будемо брухаться? Граныци - геть! Чорну злобу - геть! Одна по всьому свиту будэ червона жизнь. Эх! - Гаранжа вздохнул и, покусывая кончики усов, блистая единственным глазом, мечтательно улыбнулся. - Я б, Грыцько, кровь свою руду по капли выцидыв бы, шоб дожить до такого... Полымя мэни сердцевину лиже...

Они проговорили до рассвета. В серых сумерках забылся Григорий беспокойным сном.

Утром его разбудили голоса и плач. Иван Врублевский, лежа на кровати вниз лицом, всхлипывал, сморкался; вокруг него стояли фельдшерица, Ян Варейкис и Косых.

- Чего он хлюпает? - высунув голову из-под одеяла, хрипнул Бурдин.

- Глаз разбил. Начал из стакана вынать и кокнул его об пол, - скорее с злорадством, чем с сожалением, ответил Косых.

Какой-то обрусевший немец, торговец искусственными глазами, движимый патриотическими побуждениями, выдавал свой товар солдатам бесплатно. Накануне Врублевскому подобрали и вставили стеклянный глаз, тончайшей работы, такой же голубой и красивый, как и настоящий. Настолько художественно он был сделан, что даже при внимательном изучении нельзя было отличить подлинный глаз от искусственного. Врублевский радовался и смеялся, как ребенок.