Наутро Григорий проснулся позже всех. Разбудило его громкое, как весной, чулюканье воробьев под застрехами крыши и за наличниками окон. В щелях ставней пылилась золотая россыпь солнечных лучей. Звонили к обедне. Григорий вспомнил, что сегодня - воскресенье. Натальи не было рядом с ним, но перина еще хранила тепло ее тела. Она, очевидно, встала недавно.
- Наташа! - позвал Григорий.
Вошла Дуняшка.
- Тебе чего, братушка?
- Открой окошки и покличь Наталью. Она что делает?
- Стряпает с маманей, зараз придет.
Наталья вошла, зажмурилась от темноты.
- Проснулся?
От рук ее пахло свежим тестом. Григорий лежа обнял ее, вспомнил ночь засмеялся.
- Проспала?
- Ага! Уморила... ноченька. - Она улыбнулась, краснея, пряча на волосатой груди Григория голову.
Помогла Григорию перебинтовать рану, достала из сундука праздничные шаровары, спросила:
- Мундир с крестами наденешь?
- Ну его! - Григорий испуганно отмахнулся.
Но Наталья упрашивала неотступно:
- Надень! Батяня будет довольный. Чего же ты, задаром их заслуживал, чтобы они по сундукам валялись?
Уступая ее настояниям, Григорий согласился. Он встал, взял у Петра бритву, побрился, вымыл лицо и шею.
- Затылок-то брил? - спросил Петро.
- Ох, черт, забыл!
- Ну, садись, побрею.
Холодный помазок обжег шею. Григорий видел в зеркало, как Петро, по-детски высунув на сторону язык, водит бритвой.
- Шея-то потоньшела у тебя, как у быка после пахоты, - улыбнулся он.
- Небось, на казенных харчах не разглажеешь.
Григорий надел мундир с погонами хорунжего, с густым завесом крестов и, когда погляделся в запотевшее зеркало, - почти не узнал себя: высокий, сухощавый, цыгановато-черный офицер глядел на него двойником.
- Ты как полковник! - восторженно заметил Петро, без зависти любуясь братом.