静静的顿河俄语版第三部第六节（65.7）

 Кошевой направился прямо к мелеховскому базу.

Ильинична под сараем насыпала в завеску поджожки, когда Мишка, не слезая с седла, открыл калитку, въехал на баз.

- Здравствуйте, тетенька! - ласково приветствовал он старуху.

А та, перепугавшись, и слова не молвила в ответ, опустила руки, из завески посыпались щепки...

- Здорово живете, тетенька!

- Слава... слава богу, - нерешительно ответила Ильинична.

- Живая-здоровая?

- Живая, а уж про здоровье не спрашивай.

- Где же ваши казаки?

Мишка спешился, подошел к сараю.

- За Доном...

- Кадетов дожидаются?

- Мое дело бабье... Я в этих делах не знаю...

- А Евдокея Пантелевна дома?

- И она за Доном.

- Понесла их туда нелегкая! - Голос Мишки дрогнул, окреп в злобе. - Я вам, тетенька, так скажу. Григорий, ваш сынок - самый лютый для Советской власти оказался враг. Перейдем мы на энту сторону - и ему первому шворку на шею наденем. А Пантелей Прокофич занапрасну убег. Старый и хромой человек, ему бы вся статья дома сидеть...

- Смерти дожидаться? - сурово спросила Ильинична и опять стала собирать в завеску щепки.

- Ну, до смерти ему еще далеко. Плетюганов бы, может, заработал трошки, а убивать его бы не стали. Но я, конечно, но затем к вам заехал. - Мишка поправил на груди часовую цепку, потупился: - Я затем заехал, чтобы проведать Евдокию Пантелевну. Жалко мне страшно, что она тоже в отступе, но и вам, тетенька, как вы ее родная мамаша, скажу. А скажу я так: я об ней давно страдаю, но зараз нам дюже некогда по девкам страдать, мы воюем с контрой и побиваем ее беспощадно. А как только вовзят прикончим ее, установится мирная Советская власть по всему свету, тогда я, тетенька, буду к вам сватов засылать за вашу Евдокею.

- Не время об этом гутарить!

- Нет, время! - Мишка нахмурился, упрямая складка легла у него промеж бровей. - Свататься не время, а гутарить об этом можно. И мне другую времю для этого не выбирать. Нынче я тут, а завтра меня, может, за Донец пошлют. Поэтому я вам делаю упреждению: Евдокею дуриком ни за кого не отдавайте, а то вам плохо будет. Уж ежели из моей части прийдет письмо, что я убитый, тогда просватывайте, а зараз нельзя, потому что промеж нас с ней - любовь. Гостинцу я ей не привез, негде его взять, гостинца-то, а ежели вам что из буржуйского, купецкого имения надо, - говорите: зараз пойду и приволоку.

- Упаси бог! Сроду чужим не пользовались!

- Ну это как хотите. Поклон от меня низкий передайте Евдокеи Пантелевне, ежели вы вперед меня ее увидите, а затем прощевайте и, пожалуйста, тетенька, не забудьте моих слов.

Ильинична, не отвечая, пошла в хату, а Мишка сел на коня, поехал к хуторскому плацу.

На ночь в хутор сошли с горы красноармейцы. Оживленные голоса их звучали по проулкам. Трое, направлявшиеся с ручным пулеметом в заставу к Дону, опросили Мишку, проверили документы. Против хатенки Семена Чугуна встретил еще четырех. Двое из них везли на фурманке овес, а двое - вместе с чахоточной жененкой Чугуна - несли ножную машину и мешок с мукой.

Чугуниха узнала Мишку, поздоровалась.

- Чего это ты тянешь, тетка? - поинтересовался Мишка.

- А это мы женщину бедняцкого класса на хозяйство ставим: несем ей буржуйскую машину и муку, - бойкой скороговоркой ответил один из красноармейцев.

Мишка зажег подряд семь домов, принадлежавших отступившим за Донец купцам Мохову и Атепину-Цаце, попу Виссариону, благочинному отцу Панкратию и еще трем зажиточным казакам, и только тогда тронулся из хутора.

Выехал на бугор, повернул коня. Внизу, в Татарском, на фоне аспидно-черного неба искристым лисьим хвостом распушилось рыжее пламя. Огонь то вздымался так, что отблески его мережили текучую быстрину Дона, то ниспадал, клонился на запад, с жадностью пожирая строения.

С востока набегал легкий степной ветерок. Он раздувал пламя и далеко нес с пожарища черные, углисто сверкающие хлопья...