И, уже осмелев, вошел в горницу, - пораженный изумлением, молча раскрыл рот: за одним столом с Астаховым сидел Григорий и - как ни в чем не бывало - тянул из стакана мутно-зеленый самогон.
- Степан глянул на Прохора, натужно улыбаясь, сказал:
- Чего же ты зевало раскрыл и не здороваешься? Али диковину какую увидал?
- Вроде этого... - переминаясь с ноги на ногу, отвечал еще не пришедший в себя от удивления Прохор.
- Ну, не пужайся, проходи, садись, - приглашал Степан.
- Мне садиться время не указывает... Я за тобой, Григорий Пантелевич. Приказано к генералу Секретеву явиться зараз же.
Григорий и до прихода Прохора несколько раз порывался уйти. Он отодвигал стакан, вставал и тотчас же снова садился, боясь, что уход его Степан расценит как открытое проявление трусости. Гордость не позволяла ему покинуть Аксинью, уступить место Степану. Он пил, но самогон уже не действовал на него. И, трезво оценивая всю двусмысленность своего положения, Григорий выжидал развязки. На секунду ему показалось, что Степан ударит жену, когда она выпила за его - Григория - здоровье. Но он ошибся: Степан поднял руку, потер шершавой ладонью загорелый лоб и - после недолгого молчания, - с восхищением глядя на Аксинью, сказал: "Молодец, жена! Люблю за смелость!"
Потом вошел Прохор.
Поразмыслив, Григорий решил не идти, чтобы дать Степану высказаться.
- Пойди туда и скажи, что не нашел меня. Понял? - обратился он к Прохору.
- Понять-то понял. Только лучше бы тебе, Пантелевич, сходить туда.
- Не твое дело! Ступай.