Однажды ранним весенним утром Баочай, едва проснувшись, откинула полог и соскочила с кровати. Было ясно и свежо. Баочай приоткрыла дверь и выглянула наружу. На влажной земле ярко зеленел мох – недавно, видимо, прошел дождик.
Баочай разбудила Сянъюнь. Та села к зеркалу причесываться и сказала:
– Щеки что‑то чешутся. Наверное, персик расцвел, и у меня снова появились прыщи. Дай немного розовой мази, сестра, я смажу лицо.
– У меня нет, – ответила Баочай, – я сестрице Баоцинь отдала… Надо попросить у Чернобровки. У нее много. Собиралась взять у нее, но все забываю. Не чешется – и ладно.
Она велела Инъэр пойти к Дайюй попросить розовой мази.
– Погоди, – сказала тут Жуйгуань, – вместе пойдем. Заодно навестим Оугуань.
Девушки вышли со двора Душистых трав, смеясь и беседуя, дошли до плотины Ивовых листьев и поднялись на дамбу. Сережки ив уже распустились и золотыми нитями свисали над водой.
– Ты умеешь плести из ивовых прутьев? – спросила подругу Инъэр.
– Что плести? – с улыбкой спросила Жуйгуань.
– Мало ли что! Всякие безделушки да полезные вещи, – отвечала Инъэр. – Сейчас я сломаю несколько прутиков и сплету корзиночку для цветов. Увидишь, как красиво получится!
Она сломала несколько молодых побегов и на ходу стала плести корзиночку. Пока они шли, корзиночка была готова, и в нее поставили цветы, сорванные по дороге. В самом деле получилось очень красиво.
– Милая сестрица, подари корзиночку мне! – весело попросила Жуйгуань.
– Я подарю ее барышне Линь Дайюй, – ответила Инъэр, – а на обратном пути сплету для всех.
Тем временем они добрались до павильона Реки Сяосян.
Дайюй только что встала. Заметив у Инъэр корзиночку, она радостно воскликнула:
– Кто это сплел? И цветы свежие!
– Это я сплела, для вас, – ответила Инъэр.
– Не удивительно, что все восхищаются твоим искусством! – промолвила Дайюй. – Эта корзиночка – выше всякой похвалы!
Она повертела корзинку в руках и велела Цзыцзюань поставить ее на столик.
Инъэр справилась о здоровье тетушки Сюэ, которая была здесь, а потом попросила розовой мази, и Дайюй велела тотчас ее принести.
– Я уже здорова, – сказала Дайюй, – и собираюсь прогуляться. Передай барышне, чтобы не беспокоилась и не приходила справляться о здоровье мамы, мы сейчас сами к ней придем, вместе поедим и повеселимся.
Инъэр поддакнула и пошла за Жуйгуань. Та сидела в комнате Цзыцзюань и о чем‑то оживленно беседовала с Оугуань. Инъэр с улыбкой обратилась к Оугуань:
– Твоя барышня собирается к нам. Может быть, и ты пойдешь и будешь ей прислуживать?
– С удовольствием, – обрадовалась Цзыцзюань. – Эта Оугуань так надоела нам своим озорством!
Цзыцзюань завернула в шелковый лоскут палочки, которыми обычно ела Дайюй, и, передавая их Оугуань, сказала:
– Иди с ними, хоть какая‑то польза от тебя будет!..
Оугуань взяла палочки и вышла вслед за Инъэр и Жуйгуань. По дороге Инъэр снова наломала ивовых прутьев, села на камень и принялась плести корзинку, приказав Жуйгуань идти вперед и отнести розовую мазь. Однако Жуйгуань и Оугуань залюбовались ее работой и никак не могли уйти.
– Идите, идите! – заторопила их Инъэр. – А то перестану плести!
– Ладно, мы отнесем мазь и сразу вернемся, – сказала Оугуань и ушла, увлекая за собой Жуйгуань.
Инъэр продолжала плести корзинку и не заметила, как к ней подошла Чуньянь, дочь няньки Хэ.
– Что это вы плетете, барышня? – поинтересовалась она.
Между девушками завязался разговор, который был прерван появлением Жуйгуань и Оугуань, они уже успели отнести мазь и вернулись.
Завидев Оугуань, Чуньянь спросила:
– Что за бумагу ты сжигала третьего дня, когда моя тетка тебя заметила? Она хотела пожаловаться, но не осмелилась, потому что господин Баоюй ей пригрозил. Но моей маме она все же рассказала об этом, а я случайно услышала. Неужели у вас столько ненависти, что вы никак не можете от нее избавиться?
– Какая же тут ненависть? – усмехнулась Оугуань. – Просто они меры не знают в своей жадности и злятся на нас! Неплохо они поживились за наш счет в эти несколько лет! Или я, может быть, вру?
– Она моя тетя, а тетю нельзя осуждать, – возразила Чуньянь. – Недаром господин Баоюй говорит: «Посмотришь на девушку – драгоценная жемчужина. Авыйдет замуж – откуда‑то берутся изъяны. Когда же состарится – рыбий глаз, да и только. Удивительно! Трижды в своей жизни человек меняется». Эти слова на первый взгляд кажутся наивными, но, если поразмыслить, в них скрыта глубокая истина. Не знаю, как другие, а моя мама и тетя чем старше, тем жаднее. Когда‑то они роптали, что им не дают никакого дела. Потом меня взяли во двор Наслаждения пурпуром, одним ртом стало меньше, и расходы у них сократились. Мало того. Ежемесячно я им давала по четыреста – пятьсот монет, но они все равно были недовольны. Спустя некоторое время их обеих взяли служить во двор Душистой груши, где моя мама удочерила Фангуань, а тетя – Оугуань. Так что все эти годы они жили безбедно. Ну, а сейчас, когда они поселились в саду и работают там, и говорить не приходится. Теперь моя мама поссорилась с Фангуань да еще вызвала гнев Баоюя, когда принялась студить для него суп. Хорошо, что у нас в саду живет много народу и не упомнишь, кто кому доводится родственником! А если бы помнили? Как бы я смотрела людям в глаза? Вот ты сейчас наломала прутьев. А известно тебе, что эта часть сада отдана на откуп моей тете? Она встает на рассвете, а ложится спать поздним вечером. Трудится не покладая рук да еще нас заставляет следить, как бы чего не поломали и не попортили. Боюсь, скоро не останется времени на мои прямые обязанности! Мама и тетушка ходят по саду и тщательно следят, чтобы никто травинки не тронул, а ты нарвала таких красивых цветов и наломала веток с молодого деревца. Увидишь, как они рассердятся, когда придут сюда.