— Значит, именно сюда… — прошептала профессор МакГонагалл.

— Да, — подтвердил Дамблдор. — Этот шрам останется у него на всю жизнь.

— Вы ведь можете что-то сделать с ним, Дамблдор?

— Даже если бы мог, не стал бы. Шрамы могут сослужить хорошую службу. У меня,

например, есть шрам над левым коленом, который представляет собой абсолютно точную

схему лондонской подземки. Ну, Хагрид, давай ребенка сюда, пора покончить со всем этим.

Дамблдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслей.

— Могу я… Могу я попрощаться с ним, сэр? — спросил Хагрид.

Он нагнулся над мальчиком, заслоняя его от остальных своей кудлатой головой, и

поцеловал ребенка очень колючим из-за обилия волос поцелуем. А затем вдруг завыл, как

раненая собака.

— Тс-с-с! — прошипела профессор МакГонагалл. — Ты разбудишь маглов!

— П- п- простите, — прорыдал Хагрид, вытаскивая из кармана гигантский носовой

платок, покрытый грязными пятнами, и пряча в нем лицо. — Но я п-п-п-просто не могу

этого вынести. Лили и Джеймс умерли, а малыш Гарри, бедняжка, теперь будет жить у

маглов…

— Да, да, все это очень печально, но возьми себя в руки, Хагрид, иначе нас

обнаружат, — прошептала профессор МакГонагалл, робко поглаживая Хагрида по плечу.

А Дамблдор перешагнул через невысокий забор и пошел к крыльцу. Он бережно

опустил Гарри на порог, достал из кармана мантии письмо, сунул его в одеяло и вернулся к

поджидавшей его паре. Целую минуту все трое стояли и неотрывно смотрели на маленький

сверток — плечи Хагрида сотрясались, профессор МакГонагалл яростно моргала глазами, а

сияние, всегда исходившее от глаз Дамблдора, сейчас померкло.

— Что ж, — произнес на прощанье Дамблдор. — Вот и все. Больше нам здесь нечего

делать. Нам лучше уйти и присоединиться к празднующим.

— Ага, — сдавленным голосом согласился Хагрид. — Я это… я, пожалуй, верну

Сириусу Блэку его мопед. Доброй ночи вам, профессор МакГонагалл, и вам, профессор

Дамблдор.

Смахнув катящиеся из глаз слезы рукавом куртки, Хагрид вскочил в седло мопеда,

резким движением завел мотор, с ревом поднялся в небо и исчез в ночи.

— Надеюсь увидеть вас в самое ближайшее время, профессор МакГонагалл, —

произнес Дамблдор и склонил голову. Профессор МакГонагалл вместо ответа лишь

высморкалась.

Дамблдор повернулся и пошел вниз по улице. На углу он остановился и вытащил из

кармана свою серебряную зажигалку. Он щелкнул ею всего один раз, и двенадцать фонарей

снова загорелись как ни в чем не бывало, так что вся Тисовая улица осветилась оранжевым

светом. В этом свете Дамблдор заметил полосатую кошку, заворачивающую за угол на

другом конце улицы. А потом посмотрел на сверток, лежащий на пороге дома номер

четыре.

— Удачи тебе, Гарри, — прошептал он, повернулся на каблуках и исчез, шурша

мантией.

Ветер, налетевший на Тисовую улицу, шевелил аккуратно подстриженные кусты,

ухоженная улица тихо спала под чернильным небом, и казалось, что если где-то и могут

происходить загадочные вещи, то уж никак не здесь. Гарри Поттер ворочался во сне в

своих одеялах. Маленькая ручка нащупала письмо и стиснула его. Он продолжал спать, не

зная о том, что он особенный, о том, что стал знаменитостью. Не зная, что он проснется

через несколько часов от крика миссис Дурсль, которая перед приходом молочника откроет

дверь, чтобы выставить за нее пустые молочные бутылки. Не зная о том, что несколько

следующих недель кузен Дадли будет щипать и тыкать его — да и несколько последующих

лет тоже…

И еще он не знал, что в то время, пока он спал, люди, тайно либо открыто

собиравшиеся по всей стране, чтобы отметить праздник, поднимали бокалы и произносили

шепотом или во весь голос:

— За Гарри Поттера — за мальчика, который выжил!