— Каждый поет на свой любимый мотив, — сообщил Дамблдор. — Итак, начали!

И весь зал заголосил:

Хогвартс, Хогвартс, наш

любимый Хогвартс,

Научи нас хоть чему-нибудь.

Молодых и старых, лысых и

косматых,

Возраст ведь не важен, а

важна лишь суть.

В наших головах сейчас

гуляет ветер,

В них пусто и уныло, и кучи

дохлых мух,

Но для знаний место в них

всегда найдется,

Так что научи нас хоть чему-

нибудь.

Если что забудем, ты уж нам

напомни,

А если не знаем, ты нам

объясни.

Сделай все, что сможешь,

наш любимый Хогвартс,

А мы уж постараемся тебя не

подвести.

Каждый пел, как хотел, — кто тихо, кто громко, кто весело, кто грустно, кто медленно,

кто быстро. И естественно, все закончили петь в разное время. Все уже замолчали, а

близнецы Уизли все еще продолжали петь школьный гимн — медленно и торжественно,

словно похоронный марш. Дамблдор начал дирижировать, взмахивая своей палочкой, а

когда они наконец допели, именно он хлопал громче всех.

— О, музыка! — воскликнул он, вытирая глаза: похоже, Дамблдор прослезился от

умиления. — Ее волшебство затмевает то, чем мы занимаемся здесь. А теперь спать. Рысью

— марш!

Первокурсники, возглавляемые Перси, прошли мимо еще болтающих за своими

столами старшекурсников, вышли из Большого зала и поднялись вверх по мраморной

лестнице.

Ноги Гарри снова налились свинцом, только уже не от волнения, а от усталости и

сытости. Он был очень сонным и даже не удивился тому, что люди, изображенные на

развешанных в коридорах портретах, перешептываются между собой и показывают на

первокурсников пальцами. И воспринял как само собой разумеющееся то, что Перси

дважды проводил их сквозь потайные двери — одна пряталась за раздвижными панелями, а

вторая скрывалась за свисающим с потолка длинным гобеленом. Зевая и с трудом

передвигая ноги, они поднимались то по одной лестнице, то по другой. Гарри не переставал

спрашивать себя, когда же они доберутся до цели, и тут Перси вдруг остановился.