Затем Бесси ушла в каморку для горничных, находившуюся по соседству с
детской. И я слышала, как она сказала:
- Сара, приходи ко мне спать в детскую; ни за что на свете я не
останусь одна с бедной девочкой. А вдруг она умрет!.. Как странно, что с ней
случился этот припадок... Хотела бы я знать, видела она что-нибудь или нет?
Все-таки барыня была на этот раз чересчур строга к ней.
Она вернулась вместе с Сарой; они легли, но по крайней мере с полчаса
еще шептались, прежде чем заснуть. Я уловила обрывки их разговора, из
которых слишком хорошо поняла, о чем шла речь:
- Что-то в белом пронеслось мимо нее и исчезло... А за ним - громадная
черная собака... Три громких удара в дверь... На кладбище горел свет, как
раз над его могилой... - и так далее.
Наконец обе они заснули; свеча и камин погасли. Для меня часы этой
бесконечной ночи проходили в томительной бессоннице. Ужас держал в
одинаковом напряжении мой слух, зрение и мысль, - ужас, который ведом только
детям.
Происшествие в красной комнате прошло для меня сравнительно
благополучно, не вызвав никакой серьезной или продолжительной болезни, оно
сопровождалось лишь потрясением нервной системы, следы которого остались до
сих пор. Да, миссис Рид, сколькими душевными муками я обязана вам! Но мой
долг простить вас, ибо вы не ведали, что творили: терзая все струны моего
сердца, вы воображали, что только искореняете мои дурные наклонности.
На другой день, около полудня, я встала с постели, оделась и,
закутанная в теплый платок, села у камина, чувствуя страшную слабость и
разбитость, но гораздо мучительнее была невыразимая сердечная тоска,
непрерывно вызывавшая на мои глаза тихие слезы; не успевала я стереть со
щеки одну соленую каплю, как ее нагоняла другая. Мои слезы лились, хотя я
должна была бы чувствовать себя счастливой, ибо никого из Ридов не было
дома. Все они уехали кататься в коляске со своей мамой. Эббот тоже не
показывалась - она шила в соседней комнате, и только Бесси ходила туда и
сюда, расставляла игрушки и прибирала в ящиках комода, время от времени
обращаясь ко мне с непривычно ласковыми словами. Все это должно было бы
казаться мне сущим раем, ведь я привыкла жить под угрозой вечных выговоров и
понуканий. Однако мои нервы были сейчас в таком расстройстве, что никакая
тишина не могла их успокоить, никакие удовольствия не могли приятно
возбудить.