简爱俄语版（二十四）

     - А что бы сказал дядя Рид, если бы он был жив! - вырвалось у меня

почти невольно. Во мне заговорило что-то, над чем я не имела власти.

     - Что? - беззвучно прошептала миссис Рид, и в ее обычно столь холодных

и спокойных серых глазах появился даже какой-то страх.

     Она выпустила мое плечо и уставилась на меня, словно вопрошая, кто

перед ней - ребенок или дьявол? Тогда я осмелела:

     - Мой дядя Рид на небе, он видит все и знает, что вы думаете и делаете;

и папа и мама - тоже: они знают, что вы меня запираете на целые дни и хотите

моей смерти. Миссис Рид быстро овладела собой; она изо всех сил принялась

меня трясти, затем надавала пощечин и ушла, не промолвив ни слова. Это

упущение наверстала Бесси, - она в течение целого часа отчитывала меня,

доказывая с полной очевидностью, что я самое злое и неблагодарное дитя,

какое когда-либо росло под чьей-нибудь крышей. Я готова была поверить ей,

ибо понимала сама, что в моей груди бушуют только злые чувства.

     Миновали ноябрь, декабрь, а также половина января. В Гейтсхэде, как

всегда, весело отпраздновали рождество и Новый год; на всех щедро сыпались

подарки, миссис Рид давала обеды и вечера. Я была, разумеется, лишена всех

этих развлечений: мое участие в них ограничивалось тем, что я ежедневно

наблюдала, как наряжались Элиза и Джорджиана и как они затем отправлялись в

гостиную,  разодетые в кисейные платья с пунцовыми кушаками, распустив по

плечам тщательно завитые локоны, а затем прислушивалась к звукам рояля и

арфы, доносившимся снизу, к беготне буфетчика и слуг, подававших угощение, к

звону хрусталя и фарфора, к гулу голосов, вырывавшемуся из гостиной, когда

открывались и закрывались двери. Устав от этого занятия, я покидала площадку

лестницы и возвращалась в тихую и пустую детскую. Там мне хоть и бывало

грустно, но я не чувствовала себя несчастной.

     Говоря по правде, у меня не было ни малейшего желания очутиться среди

гостей, так как эти гости редко обращали на меня внимание; и будь Бесси хоть

немного приветливее и общительнее, я бы предпочла спокойно проводить вечера

с нею, вместо того чтобы непрерывно находиться под грозным оком миссис Рид в

комнате, полной незнакомых дам и мужчин. Но Бесси, одев своих барышень,

обычно удалялась в более оживленную часть дома - в кухню или в комнату

экономки - и прихватывала с собой свечу. А я сидела с куклой на коленях до

тех пор, пока не угасал огонь в камине, и испуганно озиралась, так как мне

чудилось, что в полутемной комнате находится какой-то страшный призрак; и

когда в   камине оставалась только кучка рдеющей золы,   я   торопливо

раздевалась, дергая изо всех сил шнурки и тесемки, и искала защиты от холода

и мрака в своей кроватке. Я всегда клала с собой куклу: каждое человеческое

существо должно что-нибудь любить, и, за неимением более достойных предметов

для этого чувства, я находила радость в привязанности к облезлой, дешевой

кукле, скорее похожей на маленькое огородное пугало. Теперь мне уже

непонятна та нелепая нежность, которую я питала к этой игрушке, видя в ней

чуть ли не живое существо, способное на человеческие чувства. Я не могла

уснуть, не завернув ее в широкие складки моей ночной сорочки; и когда она

лежала рядом со мной, в тепле и под моей защитой, я была почти счастлива,

считая, что должна быть счастлива и она.