静静的顿河俄语版第一部第三节（4.1）

 IV

На площади серая густела толпа. В рядах - лошади, казачья справа, мундиры с разными номерами погонов. На голову выше армейцев-казаков, как гуси голландские среди мелкорослой домашней птицы, похаживали в голубых фуражках атаманцы.

Кабак закрыт. Военный пристав хмур и озабочен. У плетней по улицам празднично одетые бабы. Одно слово в разноликой толпе: "мобилизация". Пьяные, разгоряченные лица. Тревога передается лошадям - визг и драка, гневное ржанье. Над площадью - низко повисшая пыль, на площади - порожние бутылки казенки, бумажки дешевых конфет.

Петро вел в поводу заседланного коня. Около ограды здоровенный черный атаманец, застегивая необъятные синие шаровары, щерит рот в белозубой улыбке, возле него серенькой перепелкой чечекает низкорослая казачка жена ли, любушка ли.

- Я тебе за эту курву чертей всыплю! - обещает казачка.

Она пьяна, в распатлаченных космах - подсолнуховая лузга, развязаны концы расписного полушалка. Атаманец, затягивая пояс, приседает, улыбается: под морщеным морем шаровар годовалый телок пройдет - не зацепится.

- Не наскакивай, Машка.

- Кобель проклятый! Бабник!

- Ну так что ж?

- Гляделки твои бесстыжие!

А рядом вахмистр в рыжей оправе бороды спорит с батарейцем:

- Ничего не будет! Постоим сутки - и восвояси.

- А ну как война?

- Тю, мил друг! Супротив нас какая держава на ногах устоит?

Рядом бессвязно скачущий разговор; немолодой красивый казак горячится:

- Нам до них дела нету. Они пущай воюют, а у нас хлеба не убратые!

- Это беда-а-а! Гля, миру согнали, а ить ноне день - год кормит.

- Потравят копны скотиной.

- У нас уж ячмень зачали косить.

- Астрицкого царя, стал быть, стукнули?

- Наследника.

- Станишник, какого полка?

- Эй, односум, забогател, мать твою черт!

- Га, Стешка, ты откель?

- Атаман гутарил, дескать, на всякий случай согнали.