静静的顿河俄语版第二部第五节（8.2）

 - Здорово ночевал, Мирон Григорьевич! - поздоровался Христоня.

- Слава богу, служивые!

- Иди под общий кур.

- Спаси Христос. Недавно покурил.

Поручкавшись с казаками, Мирон Григорьевич снял красноверхий треух, погладил торчмя стоявшие белесые волосы и улыбнулся:

- Из чего доброго пожаловали, братцы-атаманцы?

Христоня сверху вниз поглядел на него, ответил не сразу: сначала долго слюнил бумажку, елозил по ней большим, шершавым, как у быка, языком и, уже скрутив, пробасил:

- К Митрию, стал быть, дельце есть.

Мимо прошаркал дед Гришака. Ободья вентерей нес держа на отлет. Иван Алексеевич и Христоня, здороваясь с ним, сняли шапки. Дед Гришака отнес к крыльцу вентери, вернулся.

- Вы чего же это, вояки, дома сидите? Пригрелись возля баб? - обратился он к казакам.

- А что? - спросил Христоня.

- Ты, Христошка, замолчь! Кубыть, и не знаешь?

- Ей-богу, не знаю! - забожился Христоня. - Вот те крест, деданя, не знаю!

- Человек надысь ехал с Воронежа, купец, знакомец Сергея Платоныча Мохова, али сродствие ему какое доводится, - не знаю. Ну, так вот, ехал и гутарит, что на Чертковой стоит чужая войска - болшаки эти самые. Русь на нас войной идет, а вы - по домам? И ты, поганец... слышишь, Митька? Ты-то чего молчишь? Чего вы думаете?

- А ничего мы не думаем, - улыбнулся Иван Алексеевич.