静静的顿河俄语版第三部第六节（8.12）

- Слыхал брехню, вроде дальше границы не хотят казаки выступать... Верно?

- Разговоры... - уклончиво ответил Григорий.

- Что же это вы, братцы? - как-то отчужденно и растерянно заговорил старик. - Как же так? А у нас старики надеются... Опричь вас кто же Дон-батюшку в защиту возьмет? Уж ежели вы - оборони господь! - не схотите воевать... Да как же это так? Обозные ваши брехали... Смуту сеют, сукины дети!

Вошли в хату. Собрались казаки. Разговор вначале вертелся вокруг хуторских новостей, Дарья, пошептавшись с хозяйкой, развязала сумку с харчами, собрала вечерять.

- Гутарют, будто ты уж с сотенных снятый? - спросил Пантелей Прокофьевич, принаряжая костяной расческой свалявшуюся бороду.

- Взводным я теперь.

Равнодушный ответ Григория кольнул старика. Пантелей Прокофьевич собрал на лбу ложбины, захромал к столу и, суетливо помолившись, вытирая полой чекменька ложку, обиженно спросил:

- Это за что такая немилость? Аль не угодил начальству?

Григорию не хотелось говорить об этом в присутствии казаков, досадливо шевельнул плечом:

- Нового прислали... С образованием.

- Так им и ты служи, сынок! Распроценятся они скоро! Ишь с образованием им приспичило! Меня, мол, за германскую дивствительно образовали, небось, побольше иного очкастого знаю!

Старик явно возмущался, а Григорий морщился, искоса поглядывал: не улыбаются ли казаки?

Снижение в должности его не огорчило. Он с радостью передал сотню, понимая, что ответственности за жизнь хуторян нести не будет. Но все же самолюбие его было уязвлено, и отец разговором об этом невольно причинял ему неприятность.

Хозяйка дома ушла на кухню, а Пантелей Прокофьевич, почувствовав поддержку в лице пришедшего хуторянина Богатырева, начал разговор:

- Стал быть, взаправду мыслишку держите дальше границ не ходить?

Прохор Зыков, часто моргая телячье-ласковыми глазами, молчал, тихо улыбался. Митька Коршунов, сидя на корточках у печки, обжигая пальцы, докуривал цигарку. Остальные трое казаков сидели и лежали на лавках. На вопрос что-то никто не отвечал. Богатырев горестно махнул рукой.

- Они об этих делах не дюже печалуются, - заговорил он гудящим густым басом. - По них хучь во полюшке травушка не расти...

- А зачем дальше идтить? - лениво спросил болезненный и смирный казачок Ильин. - Зачем идтить-то? У меня вон сироты посля жены остались, а я буду зазря жизню терять.

- Выбьем из казачьей земли - и по домам! - решительно поддержал его другой.

Митька Коршунов улыбнулся одними зелеными глазами, закрутил тонкий пушистый ус.

- А по мне, хучь ишо пять лет воевать. Люблю!

- Выхо-ди-и!.. Седлай!.. - закричали со двора.

- Вот видите! - отчаянно воскликнул Ильин. - Видите, отцы! Не успели обсушиться, а там уж - "выходи"! Опять, значит, на позицьи. А вы гутарите: границы! Какие могут быть границы? По домам надо! Замиренья надо добиваться, а вы гутарите...

Тревога оказалась ложной. Григорий, озлобленный, ввел во двор коня, без причины ударил его сапогом в пах и, бешено округляя глаза, гаркнул:

- Ты, черт! Ходи прямо!