静静的顿河俄语版第四部第八节（6.10）

 Они сидели друг против друга, разделенные столом, молчали. Потом Григорий сказал:

- Что-то у нас не так... По тебе вижу, не так! Не по душе тебе мой приезд? Или я ошибаюсь?

- Нет, ты угадал, не по душе.

- Почему?

- Лишняя забота.

- Я думаю сам прокормиться.

- Я не об этом.

- Тогда об чем же?

- Враги мы с тобой...

- Были.

- Да, видно, и будем.

- Не понимаю. Почему?

- Ненадежный ты человек.

- Это ты зря. Говоришь ты это зря!

- Нет, не зря. Почему тебя в такое время демобилизовали? Скажи прямо?

- Не знаю.

- Нет, знаешь, да не хочешь сказать! Не доверяли тебе, так?

- Ежли б не верили - не дали бы эскадрон.

- Это на первых порах, а раз в армии тебя не оставили, стало быть, дело ясное, браток!

- А ты мне веришь? - глядя в упор, спросил Григорий.

- Нет! Как волка ни корми, он в лес глядит.

- Ты выпил нынче лишнего, Михаил.

- Это ты брось! Я не пьяней твоего. Там тебе не верили и тут веры большой давать не будут, так и знай!

Григорий промолчал. Вялым движением он взял с тарелки кусок соленого огурца, пожевал его и выплюнул.

- Тебе жена рассказывала про Кирюшку Громова? - спросил Михаил.

- Да.

- Тоже не по душе был его приезд. Как только услыхал я, в этот же день...

Григорий побледнел, глаза его округлились от бешенства.

- Что ж я тебе - Кирюшка Громов?!

- Не шуми. А чем ты лучше?

- Ну, знаешь...

- Тут и знать нечего. Все давно узнатое. А потом Митька Коршунов явится, мне тоже радоваться? Нет, уж лучше бы вы не являлись в хутор.

- Для тебя лучше?

- И для меня, да и народу лучше, спокойнее.

- Ты меня с ними не равняй!

- Я уже тебе сказал, Григорий, и обижаться тут нечего: ты не лучше их, ты непременно хуже, опасней.

- Чем же? Чего ты мелешь?

- Они рядовые, а ты закручивал всем восстанием.

- Не я им закручивал, я был командиром дивизии.

- А это мало?

- Мало или много - не в том дело... Ежли б тогда на гулянке меня не собирались убить красноармейцы, я бы, может, и не участвовал в восстании.

- Не был бы ты офицером, никто б тебя не трогал.

- Ежли б меня не брали на службу, не был бы я офицером... Ну, это длинная песня!

- И длинная и поганая песня.

- Зараз ее не перепевать, опоздано.

Они молча закурили. Сбивая ногтем пепел с цигарки, Кошевой сказал:

- Знаю я об твоих геройствах, слыхал. Много ты наших бойцов загубил, через это и не могу легко на тебя глядеть... Этого из памяти не выкинешь.

Григорий усмехнулся.

- Крепкая у тебя память! Ты брата Петра убил, а я тебе что-то об этом не напоминаю... Ежли все помнить - волками надо жить.

- Ну что ж, убил, не отказываюсь! Довелось бы мне тогда тебя поймать, я и тебя бы положил, как миленького!

- А я, когда Ивана Алексеевича в Усть-Хопре в плен забрали, спешил, боялся, что и ты там, боялся, что убьют тебя казаки... Выходит, занапрасну я тогда спешил.

- Благодетель какой нашелся! Поглядел бы я, как ты со мной разговаривал, ежли б зараз кадетская власть была, ежли б вы одолели. Ремни бы со спины, небось, вырезывал! Это ты зараз такой добрый...

- Может, кто-нибудь и резал бы ремни, а я поганить об тебя рук не стал бы.

- Значит, разные мы с тобой люди... Сроду я не стеснялся об врагов руки поганить и зараз не сморгну при нужде. - Михаил вылил в стаканы остатки самогона, спросил: - Будешь пить?

- Давай, а то дюже трезвые мы стали для такого разговора...

Они молча чокнулись, выпили. Григорий слег грудью на стол, смотрел на Михаила щурясь, покручивая ус.