红楼梦第二十二回（二）

 – Вы не заметили, что эта малышка кое кого здесь напоминает? – улыбаясь, спросила Фэн

 

цзе.

Баочай сразу догадалась, о ком идет речь, но промолчала и только кивнула головой. Смо

 

лчал и Баоюй.

– Я знаю кого! – вмешалась тогда Сянъюнь. – Сестрицу Линь Дайюй!

Баоюй укоризненно взглянул на Сянъюнь.

– И в самом деле похожа! – заявили все хором, внимательно присмотревшись к девочке.

Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Сянъюнь приказала служанке уложит

 

ь вещи.

– Зачем торопиться? – проговорила Цуйлюй. – Вот соберемся уезжать, тогда и уложу.

– Я завтра хочу уехать, прямо с утра, – сказала Сянъюнь. – Что мне здесь делать? Глядеть 

 

на их кислые надутые физиономии?

Это услышал Баоюй, подошел и сказал:

– Дорогая сестрица, зря ты на меня сердишься. Сестрица Дайюй очень обидчивая, все это 

 

знают, потому и молчали. Не хотели ее огорчать. А ты взяла и сказала! Вот я и посмотрел 

 

на тебя. Зачем же ругаться? Даже обидно! Коснись это не Дайюй, а еще кого нибудь, мне 

 

бы дела не было!

– Хватит, я все поняла! – оборвала его Сянъюнь. – Где уж мне тягаться с Дайюй! Другие 

 

над ней смеются – ничего, а мне нельзя. Еще бы! Я даже разговаривать с ней недостойна, 

 

будто она госпожа, а я – служанка!

– Я хотел тебе только добра, а оказался виноватым, – взволнованно произнес Баоюй. – Н

 

о пусть я превращусь в прах и пусть меня топчут десять тысяч пар ног, если я это сделал 

 

со злым умыслом!

– Ты бы хоть в такой день не болтал глупостей! – промолвила Сянъюнь. – Но если тебе эт

 

о так уж необходимо, иди к своей злючке; насмехаться над людьми – для нее удовольств

 

ие, она и тебе не дает спуску. Лучше не выводи меня из терпения, а то мы поссоримся!

С этими словами Сянъюнь ушла в покои матушки Цзя и легла спать.

Баоюй отправился к Дайюй. Но та вытолкала его прямо с порога и заперла дверь. Не пони

 

мая, в чем дело, Баоюй подошел к окну и тихонько позвал:

– Милая сестрица, дорогая сестрица!..

Дайюй словно не слышала. Баоюй печально опустил голову и так, молча, стоял.

Цзыцзюань все понимала, но вмешаться не посмела.

Дайюй подумала, что Баоюй ушел, и отперла дверь, но он стоял на прежнем месте. Дайю

 

й было как то неловко.

Баоюй подошел к ней:

– Почему ты на меня рассердилась? Ведь без причины ничего не бывает! Скажи, я не оби

 

жусь!

– Ты еще спрашиваешь! – вскричала Дайюй. – Лучше скажи, почему вы всегда надо мн

 

ой насмехаетесь? Дошли до того, что сравнили меня с какой то комедианткой!

– Ни с кем я тебя не сравнивал и не насмехался, – возразил Баоюй, – за что же ты на мен

 

я обиделась?

– Не хватало еще, чтобы ты меня с кем то сравнивал! – вспыхнула Дайюй. – Может быть, 

 

и тебе хотелось надо мной посмеяться? Впрочем, ты промолчал, а это хуже насмешек!

Баоюй не знал, что ответить.

– Но это бы еще ладно, – все больше распалялась Дайюй. – А вот зачем ты перемигивалс

 

я с Сянъюнь? Может быть, ты считаешь, что играть ей со мной зазорно? Что она себя уни

 

жает? Что ей, барышне, знаться со мною, простой девчонкой! Так ты считаешь? Да? Но о

 

на ведь не поняла твоих добрых намерений и рассердилась. А ты, чтобы завоевать ее благ

 

осклонность, сказал, что своими капризами я огорчаю других. Испугался, что я не могу 

 

простить ей обиду! Пусть даже так, тебе что за дело?

Баоюй понял, что Дайюй подслушала его разговор с Сянъюнь. Он хотел помирить их, но 

 

оказался сам виноватым, точь в точь как написано в «Наньхуацзине»: «Умелый вечно тру

 

дится, умный постоянно печалится, бесталанный ни к чему не стремится, ест постную пищ

 

у, развлекается и плывет по течению, словно лодка без весел». И еще: «Растущее на горе 

 

дерево само себя губит, родник сам себя истощает» и все в таком духе. Баоюй думал, ду

 

мал и в конце концов сам себя завел в тупик.

«Если я сейчас не в состоянии с ними поладить, то что будет дальше?»

Он не стал спорить с Дайюй и пошел в свою комнату.

Дайюй еще больше рассердилась.

– Ну и уходи! – крикнула она ему вслед. – И никогда больше не приходи и не разговарив

 

ай со мной!

Вернувшись к себе, Баоюй в самом дурном расположении духа лег на кровать. Сижэнь з

 

нала, в чем дело, но прямо ничего не сказала, а завела разговор издалека.

– Наверное, будет еще несколько представлений, – с улыбкой произнесла она. – Сестра Б

 

аочай должна устроить ответное угощение.

– Какое мне до этого дело! – Баоюй холодно усмехнулся.

Необычный тон его удивил Сижэнь.

– Почему ты так говоришь? – спросила она. – Ведь сейчас праздник, и все веселятся. Что 

 

то случилось?

– Пусть девчонки и женщины веселятся! – огрызнулся Баоюй. – А я при чем?

– Все стараются ладить друг с другом, и ты тоже старайся, так будет лучше, – продолжал

 

а Сижэнь.

– Что говорить об этом! – воскликнул Баоюй. – Они все между собой как то связаны, тол

 

ько я «ныне не связан ничем, чуждый всему, всюду брожу одиноко»!

Из глаз Баоюя покатились слезы. Сижэнь умолкла.

Подумав немного, Баоюй подошел к столику, взял кисть и написал гату: 

 

Коль можно осознать тебя ,

Возможно осознать меня;

Коль можно сердце осознать,

То можно осознать и мысль;

Отдельно «нечто» и «ничто»

Возможно осознать,

А это подтверждает мысль,

Что осознанье есть!

А ежели нельзя сказать,

Что осознанье есть,

Ты все равно его ищи:

Наверняка найдешь!

 

Баоюй опасался, что другие не поймут смысл написанного, и в конце гаты приписал арию 

 

на мотив «Вьющаяся травка». Прочитав все с начала до конца, он почувствовал облегчен

 

ие, снова лег и уснул.

Дайюй между тем, заметив что Баоюй ушел от нее полный мрачной решимости, последов

 

ала за ним, якобы повидать Сижэнь.

– Он спит, – сказала Сижэнь.

Дайюй хотела уйти, но служанка ее остановила:

– Взгляните, барышня, что написано на этом листке бумаги.

Сижэнь взяла со стола листок и протянула Дайюй только что написанную Баоюем гату. Д

 

айюй прочла гату и поняла, что в ней Баоюй излил свой гнев. С трудом сдержав смех, де

 

вочка со вздохом произнесла:

– Ничего серьезного, просто шутка.

Захватив листок, она пошла в свою комнату, а на следующее утро прочла гату Баочай и С

 

янъюнь. Тогда Баочай прочла ей свое стихотворение:

 

Коль нет меня, то есть ли ты?

Есть на вопрос ответ:

Коль нет меня, то и тебя, по сути дела, нет!

Через Него понять Ее?

К чему такой совет,

Когда, по сути дела, нет

в Нем всех Ее примет?

Но это значит: отрешась

от мира, вольно жить

И полагать, что прав лишь ты и больше правых нет!

 

В отшельники уйти… В чем суть

всех чувственных начал?

Не в том ли, что и тягость в них,

и радость, и печаль?

Мирская суета… В чем суть?

Не в том ли наш уклад,

Что в мире и согласье есть,

но есть в нем и разлад?

Ты в прошлом скучно жизнь влачил,

но разве в этом суть?

Как тягостно тебе сейчас

в ту жизнь, назад взглянуть!

 

После стихотворения она еще раз прочла гату и промолвила:

– Это я во всем виновата. Вчера прочла ему одну арию, а он истолковал ее по своему. Че

 

ресчур мудрены и заумны эти даосские книги, очень влияют на настроение. Уверена, что 

 

все эти мысли навеяны той арией. Так что главная виновница – я!

Она изорвала листок на мелкие клочки, отдала служанке и велела немедленно сжечь.

– Зря порвала, – заметила Дайюй. – Сначала надо было с ним поговорить. Пойдемте, я до

 

кажу ему, что он написал глупости.

Они втроем пришли в комнату брата.

– Баоюй, я хочу кое о чем тебя спросить, – начала Дайюй. – Бао – драгоценный камень – 

 

это самое дорогое. Юй – яшма, это самое твердое. А у тебя, что дороже, а что тверже? Ск

 

ажи нам.

Баоюй молчал.

– Эх ты! – засмеялись девушки. – О себе самом ничего сказать не можешь, а берешься т

 

олковать изречения мудрецов!

Сянъюнь захлопала в ладоши:

– Баоюй проиграл!..

– Вот ты говоришь, – продолжала Дайюй, –

 

А ежели нельзя сказать,

Что осознанье есть,

Ты все равно его ищи:

Наверняка найдешь!

 

Это, конечно, хорошо, но мысль, по моему, не закончена, я добавила бы две строки:

 

Для осознания себя,

Не тратя много сил,

Ты бремя всех земных забот

На ближнего свалил!

 

– В самом деле! – воскликнула Баочай, – Я только сейчас это поняла. Когда то Хуэйнэн, 

 

шестой глава Южной школы, искал себе наставника и прибыл в Шаочжоу. Там он узнал, 

 

что пятый глава школы, Хунжэнь, находится на Хуанмэй . Он отправился туда и нанялся 

 

поваром к Хунжэню. Когда же пятый глава школы захотел найти себе преемника, он прик

 

азал каждому монаху сочинить по одной гате. Первым сочинил гату праведник Шэньсю:

 

Телом Древу Бодхисаттвы 

ты подобным будь.

Сердцем будь опорой ты

Зеркалу Прозренья .

Нужно нечисть изживать,

чтобы очищенье

Пыль житейскую сполна

помогло стряхнуть!