红楼梦第二十九回（四）

 Баоюй, ни на минуту не отлучавшийся от матушки Цзя, приказал подать принесенный дао

 

сом поднос, надел на шею свою яшму и от нечего делать принялся перебирать лежавшие 

 

на подносе вещи, показывая каждую матушке Цзя.

Неожиданно матушка Цзя заметила среди вещей отлитого из червонного золота цилиня с 

 

головой, украшенной перьями зимородка, и, взяв его у Баоюя, с улыбкой сказала:

– Точно такого цилиня я, кажется, видела у кого то из детей!

– Верно! – поддакнула Баочай. – У Сянъюнь, только у нее поменьше.

– У Сянъюнь? – воскликнула матушка Цзя.

– Как же так? – Баоюй тоже удивился. – Ведь Сянъюнь постоянно бывает у нас, почему, 

 

же я никогда не видел у нее ничего подобного?

– Сестра Баочай не в пример тебе очень внимательна, потому и заметила, – произнесла с у

 

лыбкой Таньчунь.

– Не в этом дело, – возразила Дайюй, – просто сестра Баочай всегда замечает, что на ком 

 

надето. Все, до мелочей, где уж нам с ней тягаться!

Баочай сделала вид, будто не слышит.

Баоюй, узнав, что у Сянъюнь есть такое же украшение, украдкой сунул цилиня за пазуху. 

 

Но тут же испугался, как бы не разгадали его мыслей, и огляделся. Однако никто ничего 

 

не заметил, кроме Дайюй, которая легким кивком головы как бы одобрила его.

Баоюю стало неловко, он незаметно вынул из за пазухи цилиня и обратился к Дайюй:

– Эта вещица очень забавная, могу подарить ее тебе. Вернемся домой, повесим на шнурок

 

, и ты наденешь!

– Нашел чем удивить! – пренебрежительно ответила Дайюй.

– Не хочешь – не надо, возьму себе! – проговорил Баоюй.

Он снова сунул цилиня за пазуху и в этот момент увидел в дверях жену Цзя Чжэня, госпо

 

жу Ю и вторую жену Цзя Жуна, госпожу Ху. Они только сейчас приехали и сразу пошли 

 

поклониться матушке Цзя.

– А вы зачем здесь? – удивилась матушка Цзя. – Ведь я от нечего делать поехала!

Но едва она договорила, как на пороге появился слуга и доложил:

– Приехал человек из дома военачальника Фэн Цзыина.

Оказывается, в доме Фэн Цзыина стало известно, что семья Цзя устраивает молебствие в 

 

монастыре, и они решили послать в подарок благовония, чай, свиней, баранов и редкие я

 

ства.

Узнав об этом, Фэнцзе поспешила к матушке Цзя и с улыбкой сказала:

– Вот это да! Такое мне и в голову не могло прийти. Мы поехали просто так, а люди поду

 

мали, будто мы всерьез совершаем жертвоприношения! Даже подарки прислали! Это все 

 

вы, бабушка, затеяли! Теперь готовьте ответные подарки!

Как раз в это время две служанки, приехавшие из дома Фэн Цзыина, поднялись на башн

 

ю и вручили подарки матушке Цзя. Следом за ними появились слуги сановника Чжао. В 

 

общем, все родственники, близкие и дальние, друзья и знакомые, услышав, что матушка 

 

Цзя решила устроить моление в храме, поспешили поднести ей подарки.

– Ведь мы только хотели развлечься, – сокрушенно вздыхала матушка Цзя. – А доставили 

 

всем столько хлопот!

Остаток дня она провела в монастыре, но, вернувшись домой, заявила, что больше туда н

 

е поедет.

– Дело, как говорится, надо доводить до конца. Переполошили людей – теперь терпите, – 

 

заявила Фэнцзе. – Раз уж подняли всех на ноги, так по крайней мере повеселимся как сле

 

дует!

Надо сказать, что Баоюй рассердился на даоса за то, что тот завел с матушкой Цзя разгов

 

ор о его женитьбе, и, приехав домой, во всеуслышание заявил:

– Не желаю я больше видеть этого даоса!

Никто не понял, в чем дело. Вдобавок Дайюй, возвратившись из монастыря, почувствова

 

ла недомогание, и на следующий день матушка Цзя решительно отказалась ехать туда. Уе

 

хала одна Фэнцзе. Но об этом мы рассказывать не будем.

 

Дайюй заболела, а Баоюй лишился покоя, не ел, не пил, то и дело прибегал справляться о 

 

ее здоровье и замирал от страха при мысли, что с ней может случиться несчастье.

Как то Дайюй сказала ему:

– Поехал бы лучше смотреть представление! Что сидеть дома?

Баоюй, все еще возмущенный тем, что даос Чжан посмел заговорить о его женитьбе, усл

 

ышав слова Дайюй, с горечью подумал:

«Тем, кто не понимает, что творится у меня на душе, простительно, но зачем она насмехае

 

тся надо мной?» – И он еще больше расстроился. Будь это не Дайюй, он дал бы волю сво

 

ему гневу, а тут лишь опустил голову и проговорил:

– Лучше бы мне не знать тебя! Но теперь уже ничего не поделаешь!

– Значит, жалеешь, что узнал меня? – с холодной усмешкой произнесла Дайюй. – Еще бы

 

! Я ведь недостойна тебя!

Баоюй посмотрел ей в глаза и спросил:

– Уж не призываешь ли ты со спокойной душой проклятье на мою голову?

Дайюй сначала не поняла, что он хочет сказать.

– Разве я вчера не поклялся тебе? – продолжал Баоюй. – Зачем же ты снова заводишь об 

 

этом речь? Даже если меня постигнет несчастье, тебе то какая польза от этого?

Только теперь Дайюй вспомнила об их разговоре накануне и пожалела о сказанном. Она 

 

разозлилась на себя, а потом, устыдившись, заплакала.

– Пусть уничтожит меня Небо и покарает Земля, если я желаю тебе несчастья! – сквозь сл

 

езы произнесла она. – Да и зачем это мне? Но я понимаю, ты пришел выместить свою дос

 

аду на мне. Даос Чжан хочет сосватать тебя, а это помешает твоей женитьбе, предопредел

 

енной самим Небом!

Надо сказать, что Баоюй от природы не был чужд низменных страстей. Они росли вместе 

 

с Дайюй и научились угадывать чувства и мысли друг друга. Сейчас он повзрослел, начи

 

тался простонародных книг и жизнеописаний, стал разбираться в отношениях между муж

 

чиной и женщиной и считал, что ни одна из обитательниц женских покоев ни дома, ни у р

 

одственников не может сравниться красотой с Дайюй. И он полюбил ее. Но сказать прямо 

 

о своих чувствах не решался, а потому пускался на всякие хитрости – то радовался то гн

 

евался, – чтобы испытать Дайюй.

Дайюй тоже испытывала Баоюя – то насмешками, то притворством, никогда не упуская у

 

добного случая.

Они без конца лгали друг другу, скрывая истинные мысли и чувства, но ложь, сталкивая

 

сь с ложью, рождает истину. Поэтому Баоюй и Дайюй вечно ссорились, даже по пустяка

 

м.

Вот и сейчас Баоюй подумал:

«Другие меня не понимают, но ты не можешь не понять, что все мои чувства устремлены 

 

к тебе! А ты не только не хочешь меня утешить, а еще и огорчаешь своими насмешками. 

 

Значит, не любишь меня, даже думать обо мне не желаешь!»

Но сказать обо всем этом Баоюй ни за что не решился бы.

«Я знаю, ты любишь меня, – размышляла тем временем Дайюй. – Пусть болтают вокруг, 

 

что золоту и яшме суждено соединиться, ты и слушать этого не желаешь. Даже когда я за

 

говорю о золоте и яшме, ты делаешь вид, будто не слышишь, значит, дорожишь мною, о

 

дну меня любишь. А стоит мне намекнуть на это – сердишься. Почему? Чтобы испытать м

 

еня, чтобы я не верила в твою любовь? Но ведь все мысли у тебя обо мне».

Баоюю, глядя на нее, хотелось сказать: