К МОЕЙ ЧЕРНИЛЬНИЦЕ

 Подруга думы праздной,

Чернильница моя;

Мой век разнообразный

Тобой украсил я.

Как часто друг веселья

С тобою забывал

Условный час похмелья

И праздничный бокал;

Под сенью хаты скромной,

В часы печали томной,

Была ты предо мной

С лампадой и мечтой.

В минуты вдохновенья

К тебе я прибегал

И музу призывал

На пир воображенья.

Прозрачный, легкий дым

Носился над тобою,

И с трепетом живым

В нем быстрой чередою

. . . . . . . . . . . . . .

Сокровища мои

На дне твоем таятся.

Тебя я посвятил

Занятиям досуга

И с ленью примирил:

Она твоя подруга.

С тобой успех узнал

Отшельник неизвестный...

Заветный твой кристалл

Хранит огонь небесный;

И под вечер, когда

Перо по книжке бродит,

Без вялого труда

Оно в тебе находит

Концы моих стихов

И верность выраженья;

То звуков или слов

Нежданное стеченье,

То едкой шутки соль,

То правды слог суровый,

То странность рифмы новой,

Неслыханной дотоль.

С глупцов сорвав одежду,

Я весело клеймил

Зоила и невежду

Пятном твоих чернил...

Но их не разводил

Ни тайной злости пеной,

Ни ядом клеветы.

И сердца простоты

Ни лестью, ни изменой

Не замарала ты.

 

Но здесь, на лоне лени,

Я слышу нежны пени

Заботливых друзей...

Ужели их забуду,

Друзей души моей,

И им неверен буду?

Оставь, оставь порой

Привычные затеи,

И дактил, и хореи

Для прозы почтовой.

Минуты хладной скуки,

Сердечной пустоты,

Уныние разлуки,

Всегдашние мечты,

Мои надежды, чувства

Без лести, без искусства

Бумаге передай...

Болтливостью небрежной,

И ветреной, и нежной

Их сердце утешай...

 

Беспечный сын природы,

Пока златые годы

В забвеньи трачу я,

Со мною неразлучно

Живи благополучно,

Наперсница моя.

 

Когда же берег ада

Навек меня возьмет,

Когда навек уснет

Перо, моя отрада,

И ты, в углу пустом

Осиротев, остынешь

И навсегда покинешь

Поэта тихий дом...

Чадаев, друг мой милый,

Тебя возьмет, унылый;

Последний будь привет

Любимцу прежних лет.

Иссохшая, пустая,

Меж двух его картин

Останься век немая,

Укрась его камин.

Взыскательного света

Очей не привлекай,

Но верного поэта

Друзьям напоминай.

 

 

 

* * *

 

Раззевавшись от обедни,

К Катакази еду в дом.

Что за греческие бредни,

Что за греческой содом!

Подогнув под <жопу> ноги,

За вареньем, средь прохлад,

Как египетские боги,

Дамы преют и молчат.

 

"Признаюсь пред всей Европой, -

Хромоногая кричит, -

Маврогений толсто<жопый>

Душу, сердце мне томит.

Муж! вотще карманы грузно

Ты набил в семье моей.

И вотще ты пятишь гузно,

Маврогений мне милей".

 

Здравствуй, круглая соседка!

Ты бранчива, ты скупа,

Ты неловкая кокетка,

Ты плешива, ты глупа.

Говорить с тобой нет мочи -

Все прощаю! бог с тобой;

Ты с утра до темной ночи

Рада в банк играть со мной.

 

Вот еврейка с Тадарашкой.

Пламя пышет в подлеце,

Лапу держит под рубашкой,

Рыло на ее лице.

Весь от ужаса хладею:

Ах, еврейка, бог убьет!

Если верить Моисею,

Скотоложница умрет!

 

Ты наказана сегодня,

И тебя пронзил Амур,

О чувствительная сводня,

О краса молдавских дур.

Смотришь: каждая девица

Пред тобою с молодцом,

Ты ж одна, моя вдовица,

С указательным перстом.

 

Ты умна, велеречива,

Кишиневская Жанлис,

Ты бела, жирна, шутлива,

Пучеокая Тарсис.

Не хочу судить я строго,

Но к тебе не льнет душа -

Так послушай, ради бога,

Будь глупа, да хороша.

 

 

* * *

 

      Недавно бедный музульман

      В Юрзуфе жил с детьми, с женою;

Душевно почитал священный Алькоран

      И счастлив был своей судьбою;

Мехмет (так звался он) прилежно целый день

      Ходил за ульями, за стадом

      И за домашним виноградом,

      Не зная, что такое лень;

Жену свою любил - Фатима это знала,

И каждый год ему детей она рожала -

По-нашему, друзья, хоть это и смешно,

   Но у татар уж так заведено. -

      Фатима раз (она в то время

      Несла трехмесячное бремя, -

А каждый ведает, что в эти времена

И даже самая степенная жена

Имеет прихоти то эти, то другие,

      И боже упаси, какие!) -

Фатима говорит умильно муженьку:

"Мой друг, мне хочется ужасно каймаку.

      Теряю память я, рассудок,

      Во мне так и горит желудок;

Я не спала всю ночь - и посмотри, душа,

Сегодня, верно, я совсем нехороша.

      Всего мне должно опасаться:

      Не смею даже почесаться,

Чтоб крошку не родить с сметаной на носу, -

      Такой я муки не снесу.

Любезный, миленькой, красавец, мой дружочек,

Достань мне каймаку хоть крохотный кусочек".

Мехмет разнежился, собрался, завязал

      В кушак тарелку жестяную;

Детей благословил, жену поцеловал

И мигом в ближнюю долину побежал,

      Чтобы порадовать больную.

Не шел он, а летел - зато в обратный путь

Пустился по горам, едва, едва шагая;

И скоро стал искать, совсем изнемогая,

      Местечка, где бы отдохнуть.

      По счастью, на конце долины

            Увидел он ручей,

Добрел до берегов и лег в тени ветвей.

      Журчанье вод, дерев вершины,

Душистая трава, прохладный бережок,

      И тень, и легкий ветерок -

      Все нежило, все говорило:

"Люби иль почивай!" - Люби! таких затей

      Мехмету в ум не приходило,

   Хоть он и мог. - Но спать! вот это мило,

      Благоразумней и верней.

   Зато Мехмет, как царь, уснул в долине;

Положим, что царям приятно спать дано

      Под балдахином на перине,

      Хоть это, впрочем, мудрено.