Я часто слышала и раньше эту песню, и всегда она доставляла мне
живейшее удовольствие; у Бесси был очень приятный голос - или так по крайней
мере мне казалось. Но сейчас, хотя ее голос звучал так же приятно, мне
чудилось в этой мелодии что-то невыразимо печальное. Временами, поглощенная
своей работой, она повторяла припев очень тихо, очень протяжно, и слова
«давным-давно» звучали, как заключительные слова погребального хорала. Потом
она запела другую песню, еще более печальную:
Стерты до крови ноги, и плечи изныли,
Долго шла я одна среди скал и болот.
Белый месяц не светит, темно, как в могиле,
На тропинке, где ночью сиротка бредет.
Ах, зачем в эту даль меня люди послали,
Где седые утесы, где тяжко идти!
Люди злы, и лишь ангелы в кроткой печали
Сироту берегут в одиноком пути.
Тихо веет в лицо мне ночная прохлада,
Нет ни облачка в небе, в звездах небосвод.
Милосердие бога - мой щит и ограда,
Он надежду сиротке в пути подает.
Если в глушь заведет огонек на трясине
Или вдруг оступлюсь я на ветхом мосту, -
И тогда мой отец сироты не покинет,
На груди у себя приютит сироту.
[Перевод Т. Казмичевой]
- Перестаньте, мисс Джен, не плачьте, - сказала Бесси, допев песню до
конца. Она с таким же успехом могла бы сказать огню «не гори», но разве
могла она догадаться о том, какие страдания терзали мое сердце?
В то утро опять зашел мистер Ллойд.
- Уже встала? - воскликнул он, входя в детскую. - Ну, няня, как она
себя чувствует?
Бесси ответила, что очень хорошо.
- Тогда ей следовало бы быть повеселее. Подите-ка сюда, мисс Джен. Вас
ведь зовут Джен? Верно?
- Да, сэр, Джен Эйр.
- Я вижу, что вы плакали, мисс Джен Эйр. Не скажете ли вы мне - отчего?
У вас что-нибудь болит?
- Нет, сэр.
- Она, верно, плакала оттого, что не могла поехать кататься с миссис
Рид, - вмешалась Бесси.
- Ну уж нет! Она слишком большая для таких глупостей.