俄文童话：ФИНИСТ — ЯСНЫЙ СОКОЛ

 Жил да был крестьянин. Умерла у него жена, осталось три дочки. Хотел старик нанять работницу — в хозяйстве помогать. Но меньшая дочь, Марьюшка, сказала:

 

— Не надо, батюшка, нанимать работницу, сама я буду хозяйство вести.

 

Ладно. Стала дочка Марьюшка хозяйство вести. Все-то она умеет, все-то у нее ладится. Любил отец Марьюшку: рад был, что такая умная да работящая дочка растет. Из себя-то Марьюшка красавица писаная. А сестры ее завидущие да жаднющие, из себя-то они некрасивые, а модницы-перемодницы — весь день сидят да белятся, да румянятся, да в обновки наряжаются, платья им — не платья, сапожки — не сапожки, платок — не платок.

 

Поехал отец на базар и спрашивает дочек:

 

— Что вам, дочки, купить, чем порадовать?

 

И говорят старшая и средняя дочки:

 

— Купи по полушалку, да такому, чтоб цветы покрупнее, золотом расписанные.

 

А Марьюшка стоит да молчит. Спрашивает ее отец:

 

— А что тебе, доченька, купить?

 

— Купи мне, батюшка, перышко Финиста — ясна сокола.

 

Приезжает отец, привозит дочкам полушалки, а перышка не нашел.

 

Поехал отец в другой раз на базар.

 

— Ну, — говорит, — дочки, заказывайте подарки.

 

Обрадовались старшая и средняя дочки:

 

— Купи нам по сапожкам с серебряными подковками.

 

А Марьюшка опять заказывает;

 

— Купи мне, батюшка, перышко Финиста — ясна сокола.

 

Ходил отец весь день, сапожки купил, а перышка не нашел. Приехал без перышка.

 

Ладно. Поехал старик в третий раз на базар, а старшая и средняя дочки говорят:

 

— Купи нам по платью.

 

А Марьюшка опять просит;

 

— Батюшка, купи перышко Финиста — ясна сокола.

 

Ходил отец весь день, а перышка не нашел. Выехал из города, а навстречу старенький старичок:

 

— Здорово, дедушка!

 

— Здравствуй, милый! Куда путь-дорогу держишь?

 

— К себе, дедушка, в деревню. Да вот горе у меня: меньшая дочка наказывала купить перышко Финиста — ясна сокола, а я не нашел.

 

— Есть у меня такое перышко, да оно заветное; но для доброго человека, куда ни шло, отдам.

 

Вынул дедушка перышко и подает, а оно самое обыкновенное. Едет крестьянин и думает: "Что в нем Марьюшка нашла хорошего?"

 

Привез старик подарки дочкам, старшая и средняя наряжаются да над Марьюшкой смеются:

 

— Как была ты дурочка, так и есть. Нацепи свое перышко в волоса да красуйся!

 

Промолчала Марьюшка, отошла в сторону, а когда ьсе спать полегли, бросила Марьюшка перышко на пол и проговорила:

 

— Любезный Финист — ясный сокол, явись ко мне, жданный мой жених!

 

И явился ей молодец красоты неописанной. К утру молодец ударился об пол и сделался соколом. Отворила ему Марьюшка окно, и улетел сокол к синему небу.

 

Три дня Марьюшка привечала к себе молодца; днем он летает соколом по синему поднебесью, а к ночи прилетает к Марьюшке и делается добрым молодцем.

 

На четвертый день сестры злые заметили — наговорили отцу на сестру.

 

— Милые дочки, — говорит отец, — смотрите лучше за собой!

 

"Ладно, — думают сестры, — посмотрим, как будет дальше".

 

Натыкали они в раму острых ножей, а сами притаились, смотрят. Вот летит ясный сокол. Долетел до окна и не может попасть в комнату Марьюшки. Бился, бился, всю грудь изрезал, а Марьюшка спит и не слышит. И сказал тогда сокол:

 

— Кому я нужен, тот меня найдет. Но это будет нелегко. Тогда меня найдешь, когда трое башмаков железных износишь, трое посохов железных изломаешь, трое колпаков железных порвешь.

 

Услышала это Марьюшка, вскочила с кровати, посмотрела в окно, а сокола нет, и только кровавый след на окне остался. Заплакала Марьюшка горькими слезами — смыла слезками кровавый след и стала еще краше.

 

Пошла она к отцу и проговорила:

 

— Не брани меня, батюшка, отпусти в путь-дорогу дальнюю. Жива буду — свидимся, умру — так, знать, на роду написано.

 

Жалко было отцу отпускать любимую дочку, но отпустил.

 

 

 

Заказала Марьюшка трое башмаков железных, трое посохов железных, трое колпаков железных и отправилась в путь-дорогу дальнюю, искать желанного Финиста — ясна сокола. Шла она чистым полем, шла темным лесом, высокими горами. Птички веселыми песнями ей сердце радовали, ручейки лицо белое умывали, леса темные привечали. И никто не мог Марьюшку тронуть; волки серые, медведи, лисицы — все звери к ней сбегались. Износила она башмаки железные, посох железный изломала и колпак железный порвала.

 

И вот выходит Марьюшка на поляну и видит: стоит избушка на курьих ножках — вертится. Говорит Марьюшка:

 

— Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Мне в тебя лезть, хлеба есть.

 

Повернулась избушка к лесу задом, к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос.

 

Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:

 

— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

 

— Ищу, бабушка, Финиста—ясна сокола.

 

— О красавица, долго тебе искать! Твой ясный сокол за тридевять земель, в тридевятом государстве. Опоила его зельем царица-волшебница и женила на себе. Но я тебе помогу. Вот тебе серебряное блюдечко и золотое яичко. Когда придешь в тридевятое царство, наймись работницей к царице. Покончишь работу — бери блюдечко, клади золотое яичко, само будет кататься. Станут покупать — не продавай. Просись Финиста — ясна сокола повидать.

 

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла. Потемнел лес, страшно стало Марьюшке, боится и шагнуть, а навстречу кот. Прыгнул к Марьюшке и замурлыкал:

 

— Не бойся, Марьюшка, иди вперед. Будет еще страшнее, а ты иди и иди, не оглядывайся.

 

Потерся кот спинкой и был таков, а Марьюшка пошла дальше. А лес стал еще темней.

 

Шла, шла Марьюшка, башмаки железные износила, посох поломала, колпак порвала и пришла к избушке на курьих ножках. Вокруг тын, на кольях черепа, и каждый череп огнем горит.

 

Говорит Марьюшка:

 

— Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Мне в тебя лезть, хлеба есть.

 

Повернулась избушка к лесу задом, к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос.

 

Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:

 

— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

 

— Ищу, бабушка, Финиста — ясна сокола.

 

— А у моей сестры была?

 

— Была, бабушка.

 

— Ладно, красавица, помогу тебе. Бери серебряные пяльцы, золотую иголочку. Иголочка сама будет вышивать серебром и золотом по малиновому бархату. Будут покупать — не продавай. Просись Финиста — ясна сокола повидать.

 

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла. А в лесу стук, гром, свист, черепа лес освещают. Страшно стало Марьюшке. Глядь, собака бежит:

 

— Ав, ав, Марьюшка, не бойся, родная, иди. Будет еще страшнее, не оглядывайся.

 

Сказала и была такова. Пошла Марьюшка, а лес стал еще темнее. За ноги ее цепляет, за рукава хватает... Идет Марьюшка, идет и назад не оглянется.

 

Долго ли, коротко ли шла — башмаки железные износила, посох железный поломала, колпак железный порвала. Вышла на полянку, а на полянке избушка на курьих ножках, вокруг тын, а на кольях лошадиные черепа; каждый череп огнем горит.

 

Говорит Марьюшка:

 

— Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне передом!

 

Повернулась избушка к лесу задом, а к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос. Сама черная, а во рту один клык торчит.

 

Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:

 

— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела пытаешь?

 

— Ищу, бабушка, Финиста — ясна сокола.

 

— Трудно, красавица, тебе будет его отыскать, да я помогу. Вот тебе серебряное донце, золотое веретенце. Бери в руки, само прясть будет, потянется нитка не простая, а золотая.

 

— Спасибо тебе, бабушка.

 

— Ладно, спасибо после скажешь, а теперь слушай, что тебе накажу: будут золотое веретенце покупать — не продавай, а просись Финиста — ясна сокола повидать.

 

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла, а лес зашумел, загудел: поднялся свист, совы закружились, мыши из нор повылезли—да все на Марьюшку. И ви дит Марьюшка — бежит навстречу серый волк.

 

— Не горюй, — говорит он, — а садись на меня и не оглядывайся.

 

Села Марьюшка на серого волка, и только ее и видели. Впереди степи широкие, луга бархатные, реки медовые, берега кисельные, горы в облака упираются. А Марьюшка скачет и скачет. И вот перед Марьюшкой хрустальный терем. Крыльцо резное, оконца узорчатые, а в оконце царица глядит.

 

— Ну, — говорит волк, — слезай, Марьюшка, иди и нанимайся в прислуги.

 

Слезла Марьюшка, узелок взяла, поблагодарила волка и пошла к хрустальному дворцу. Поклонилась Марьюшка царице и говорит:

 

— Не знаю, как вас звать, как величать, а не нужна ли вам будет работница?

 

Отвечает царица:

 

Давно я ищу работницу, но такую, которая могла бы прясть, ткать, вышивать.

 

— Все это я могу делать.

 

— Тогда проходи и садись за работу.

 

И стала Марьюшка работницей. День работает, а наступит ночь — возьмет Марьюшка серебряное блюдечко золотое яичко и скажет:

 

— Катись, катись, золотое яичко, по серебряному блюдечку, покажи мне моего милого.

 

Покатится яичко по серебряному блюдечку, и предстанет Финист — ясный сокол. Смотрит на него Марьюшка и слезами заливается:

 

— Финист мой, Финист — ясный сокол, зачем ты меня оставил одну, горькую, о тебе плакать!

 

Подслушала царица ее слова и говорит:

 

— Продай ты мне, Марьюшка, серебряное блюдечко и золотое яичко.

 

— Нет, — говорит Марьюшка, — они непродажные. Могу я тебе их отдать, если позволишь на Финиста — ясна сокола поглядеть.

 

Подумала царица, подумала.

 

— Ладно, — говорит, — так и быть. Ночью, как он уснет, я тебе его покажу.

 

Наступила ночь, и идет Марьюшка в спальню к Финисту — ясну соколу. Видит она — спит ее сердечный друг сном непробудным. Смотрит Марьюшка не насмотрится, целует в уста сахарные, прижимает к груди белой, — спит не пробудится сердечный друг.

 

Наступило утро, а Марьюшка не добудилась милого...

 

Целый день работала Марьюшка, а вечером взяла серебряные пяльцы да золотую иголочку. Сидит вышивает, сама приговаривает:

 

— Вышивайся, вышивайся, узор, для Финиста — ясна сокола. Было бы чем ему по утрам вытираться.

 

Подслушала царица и говорит:

 

— Продай, Марьюшка, серебряные пяльцы, золотую иголочку.

 

— Я не продам, — говорит Марьюшка, — а так отдам, разреши только с Финистом — ясным соколом свидеться.

 

Подумала та, подумала.

 

— Ладно, — говорит, — так и быть, приходи ночью.

 

Наступает ночь. Входит Марьюшка в спаленку к Финисту — ясну соколу, а тот спит сном непробудным.

 

— Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!

 

Спит Финист — ясный сокол крепким сном. Будила его Марьюшка — не добудилась.

 

Наступает день.

 

Сидит Марьюшка за работой, берет в руки серебряное донце, золотое веретенце. А царица увидала: продай да продай!

 

— Продать не продам, а могу и так отдать, если позволишь с Финистом — ясным соколом хоть часок побыть.

 

— Ладно, — говорит та.

 

А сама думает: "Все равно не разбудит".

 

Настала ночь. Входит Марьюшка в спальню к Финисту — ясну соколу, а тот спит сном непробудным.

 

— Финист ты мой — ясный сокол, встань, пробудись!

 

Спит Финист, не просыпается.

 

Будила, будила — никак не может добудиться, а рассвет близко.

 

Заплакала Марьюшка:

 

— Любезный ты мой Финист — ясный сокол, встань, пробудись, на Марьюшку свою погляди, к сердцу своему ее прижми!

 

Упала Марьюшкина слеза на голое плечо Финиста — ясна сокола и обожгла. Очнулся Финист — ясный сокол, осмотрелся и видит Марьюшку. Обнял ее, поцеловал:

 

— Неужели это ты, Марьюшка! Трое башмаков износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных поистрепала и меня нашла? Поедем же теперь на родину.

 

Стали они домой собираться, а царица увидела и приказала в трубы трубить, об измене своего мужа оповестить.

 

Собрались князья да купцы, стали совет держать, как Финиста — ясна сокола наказать.

 

Тогда Финист — ясный сокол говорит:

 

— Которая, по-вашему, настоящая жена: та ли, что крепко любит, или та, что продает да обманывает?

 

Согласились все, что жена Финиста — ясна сокола — Марьюшка.

 

И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в трубы затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят.