第一部第四节（七）

    Конвойная сотня была уже на конях. Предусмотрительный Паляныця, во избежание возможных осложнений, приказал выставить заставу, отделяющую рабочий поселок и станцию от города.
   В саду усадьбы Лещинских был поставлен пулемет, смотревший на дорогу.
   В случае если бы рабочие подумали вмешаться, их бы встретили свинцом.
   Когда все приготовления были окончены; адъютант и Саломыга вскочили на лошадей.
   Уже трогаясь в пути, Паляныця вспомнил:
 —Стой, забыл было. Давай две подводы: мы Голубу приданое постараемся. Го-го-го… Первая добыча, как всегда, командиру, а первая баба, ха-ха-ха, мне, адъютанту. Понял, балда стоеросовая? – Последнее относилось к Саломыге.
   Тот блеснул на него желтоватым глазом:
 —Всем хватит.
   Тронулись по шоссе. Впереди – адъютант и Саломыга, сзади – беспорядочной ватагой конвойники; Дымка рассвета прояснилась. У двухэтажного дома с проржавевшей вывеской «Галантерейная торговля Фукса» Паляныця натянул поводья.
   Серая тонконогая кобыла его беспокойно ударила копытом по камню.
 —Ну, с божьей помощью отсюда и начнем, – сказал Паляныця, соскакивая на землю.
 —Эй, хлопцы, слазь с коней! – обернулся он к обступившему его конвою.
 —Представление начинается, – пояснил он. – Хлопцы, по черепкам никого не стукать, на то будет еще час; баб тоже, если не велика охота, до вечера продержитесь.
   Один из конвойников, оскалив крепкие зубы, запротестовал:
 —Как же так, пане хорунжий, а ежели по доброму согласию?
   Кругом заржали. Паляныця посмотрел на говорившего с восхищенным Одобрением:
 —Ну, конечно, если по доброму согласию, валяйте, этого запретить никто не имеет права.
   Подойдя к закрытой двери магазина, Паляныця с силой толкнул ее ногой, но крепкая дубовая дверь даже не дрогнула.
   Начинать надо было не отсюда. Адъютант завернул за угол, направился к двери, ведущей в квартиру Фукса, придерживая рукой саблю. За ним двинулся Саломыга.
   В доме сразу услыхали стук копыт по мостовой, и, когда топот затих у лавки и сквозь стену донеслись голоса, сердца словно оторвались и тела как бы замерли. В доме было трое.
   Богатый Фукс еще вчера удрал из города со своими дочерьми и женой, а в доме оставил стеречь добро прислугу Риву, тихую, забитую девятнадцатилетнюю девушку. Чтобы ей не страшно было в пустой квартире, он предложил привести своих стариков – отца с матерью – и всем троим жить до его возвращения. Хитрый коммерсант успокаивал слабо возражавшую Риву, что погрома, может быть, н не будет, что им взять с нищих? А Он уже ей, Риве, по приезде подарит на платье.
   Все трое в мучительной надежде прислушивались: авось проедут мимо, может, они ошиблись, может, те остановились не у их дома, может, это просто показалось. Но, как бы опровергая эти надежды, глухо ударили в дверь магазина.
   Старый, с серебряной головой, с детски испуганными голубыми глазами Пейсах, стоявший у двери, ведущей в магазин, зашептал, молитву. Он молился всемогущему Иегове со всей страстностью убежденного фанатика. Он просил его отвратить несчастие от дома сего, и стоявшая рядом с ним старуха не сразу разобрала за шепотом его молитвы шум приближающихся шагов.
   Рива забилась в самую дальнюю комнату, за большой дубовый буфет.
   Резкий, грубый удар в дверь отозвался судорожной дрожью в теле стариков.
 —Открывай! – Удар резче первого и брань озлобленных людей.
   Но нет сил поднять руки и откинуть крючок.