第一部第五节（三）

 —Вот болтун-то, – засмеялась она. – Он сегодня Климке жить не дает.
   Климка добродушно смеялся, показывая белые зубы.
 —Что взять с больного человека? Котелок поврежден, вот и заговаривается.
   Все засмеялись.
   Сережа, еще не окрепший от удара, примостился на Павкиной кровати, и вскоре между друзьями шла оживленная беседа. Всегда веселый, неунывающий, Сережа, теперь притихший и подавленный, рассказывал Жухраю, как его ударил петлюровец.
   Жухрай знал всех пришедших к Павлу. Он не раз бывал у Брузжаков. Ему нравилась эта молодежь – еще не нашедшая своей дороги в водовороте борьбы, но ясно выражавшая стремление своего класса. И он внимательно слушал рассказы юношей о том, как каждый из них помогал прятать у себя еврейские семьи, спасая их от погрома. В этот вечер он много говорил о большевиках, о Ленине, помогая каждому из них понять происходящее.
   Поздно вечером проводил Павел гостей.
   Жухрай по вечерам уходил и возвращался ночью. Он договаривался перед отъездом с остающимися товарищами об их работе.
   В эту ночь Жухрай не вернулся. Проснувшись утром, Павел увидел пустую кровать.
   Охваченный каким-то неясным предчувствием, Корчагин быстро оделся и вышел из дому. Заперев квартиру и положив ключ в условленное место, Павел пошел к Климке, надеясь узнать у него что-нибудь о Федоре. Мать Климки, приземистая, широколицая женщина, с крапленным оспой лицом, стирала белье и на вопрос Корчагина, не знает ли она, где Федор, ответила отрывисто:
 —А что, мне только и делов, что твоего Федора смотреть? Из-за него, черта корявого, у Зозулихи весь дом перевернули. Тебе-то на что сдался он? Что за компания такая? Нашлись приятели: Климка, ты… – Она с ожесточением нажимала на белье.
   Мать у Климки была с язычком, сварливая.
   От Климки завернул Павел к Сереже. Рассказал о своей тревоге. Валя вмешалась в разговор:
 —Чего ты тревожишься? Он, может, у знакомых остался. – Но в голосе ее не было уверенности.
   У Брузжаков Павку не сиделось. Он ушел, несмотря на уговоры остаться обедать.
   Подходил к дому с надеждой увидеть Жухрая.
   Дверь была заперта на замок. Остановился с тяжелым чувством: не хотелось идти в пустую квартиру.
   Несколько минут стоял на дворе, раздумывая, и, направляемый каким-то неясным побуждением, пошел в сарай. Пробравшись под крышу, отмахиваясь от кружев паутины, вытащил из заветного уголка завернутый в тряпки тяжелый «манлихер».
   Выйдя из сарая и ощущая в кармане волнующую тяжесть револьвера, пошел на станцию.
   О Жухрае ничего не узнал и, возвращаясь обратно, около знакомой усадьбы лесничего, замедлил шаг. С неясной для себя надеждой смотрел в окна дома, но сад и дом были безлюдны. Когда усадьба осталась позади, оглянулся на покрытые проржавленными прошлогодними листьями дорожки сада. Заброшенным, запустелым выглядел он. Видно, не касалась его рука заботливого хозяина, и от этой безлюдности и тишины большого старого дома стало еще грустнее.