第二部第二节（七）

    Открыл собрание Панкратов. Токарев говорил недолго, но конец его речи подрезал всех:
 —Завтра коммунисты и комсомольцы в город не уедут.
   Рука старика подчеркнула в воздухе всю непреложность решения. Жест этот смахнул все надежды вернуться в город, к своим, выбраться из этой грязи. В первую минуту ничего нельзя было разобрать за выкриками. От движения тел беспокойно замигала подслеповатая коптилка. Темнота скрывала лица. Шум голосов нарастал. Одни говорили мечтательно о «домашнем уюте», другие возмущались, кричали об усталости. Многие молчали. И только один заявил о дезертирстве. Раздраженный голос его из угла выбрасывал вперемежку с бранью:
 —К чертовой матери! Я здесь и дня не останусь! Людей на каторгу ссылают, так хоть за преступление. А нас за что? Держали нас две недели – хватит. Дураков больше нет. Пусть тот, кто постановлял, сам едет и строит. Кто хочет, пусть копается в этой грязи, а у меня одна жизнь. Я завтра уезжаю.
   Окунев, за спиной которого стоял крикун, зажег спичку, желая увидеть дезертира. Спичка на миг выхватила из темноты перекошенное злобной гримасой лицо и раскрытый рот. Окунев узнал: сын бухгалтера из губпродкома.
 —Что присматриваешься? Я не скрываюсь, не вор.
   Спичка потухла, Панкратов поднялся во весь рост.
 —Кто это там разбредался? Кому это партийное задание – каторга? – глухо заговорил он, обводя тяжелым взглядом близстоящих. – Братва, нам в город никак нельзя, наше место здесь. Ежели мы отсюда дадим деру, люди замерзать будут. Братва, чем скорее закончим, тем скорее вернемся, а тикать отсюда, кап тут одна зануда хочет, нам не дозволяет идея наша и дисциплина.
   Грузчик не любил больших речей, но и эту, короткую, перебил все тот же голос:
 —А беспартийные уезжают?
 —Да, – отрубил Панкратов.
   К столу протиснулся парень в коротком городском пальто. Летучей мышью кувыркнулся над столом маленький билет, ударился в грудь Панкратова и, отскочив на стол, встал ребром.
 —Вот билет, возьмите, пожалуйста, из-за этого кусочка картона не пожертвую здоровьем!
   Конец фразы заглушили заметавшиеся по бараку голоса:
 —Чем швыряешься?
 —Ах ты, шкура продажная!
 —В комсомол втерся, на теплое местечко целился!
 —Гони его отсюда!
 —Мы тебя погреем, вошь тифозная!