红楼梦第二十五回（二）

 Он взял ее за руку. Цайся убрала руку и недовольно сказала:

– Не балуйся, а то закричу!

Цзя Хуань внимательно прислушивался к их разговору. Он и так недолюбливал Баоюя, а 

 

сейчас, когда тот пытался заигрывать с Цайся, просто ненавидел его. Он долго сидел, зад

 

умавшись. И вдруг, словно бы невзначай, неосторожным движением опрокинул светильн

 

ик. Горячее масло брызнуло прямо в лицо Баоюю.

– Ай! – закричал тот.

Все испуганно вскочили, кто то схватил стоявший на полу фонарь, посветил, и тут стало 

 

видно, что лицо Баоюя залито маслом.

Взволнованная госпожа Ван приказала служанкам тотчас же умыть Баоюя, а сама с брань

 

ю накинулась на Цзя Хуаня.

К Баоюю подбежала Фэнцзе и принялась хлопотать, приговаривая:

– До чего же он неуклюж, этот Цзя Хуань! Сколько раз ему говорила – не вертись! А тету

 

шке Чжао следовало бы получше его воспитывать и чаще поучать!

Госпожа Ван, казалось, только и ждала этих слов. Она велела позвать наложницу Чжао и 

 

принялась ей выговаривать:

– Вырастила паршивое отродье, а воспитать не сумела! Прощаешь вас, так вы еще больш

 

е распускаетесь!

Наложница проглотила обиду и тоже принялась хлопотать возле Баоюя. На левой щеке у н

 

его вскочил волдырь, но глаза, к счастью, не пострадали.

Госпоже Ван было очень жаль сына, к тому же она не знала, что скажет матушке Цзя, есл

 

и та спросит о случившемся, и свой гнев она сорвала на наложнице Чжао.

Щеку Баоюю присыпали целебным порошком.

– Немного болит, но ничего. Если бабушка спросит, скажу, что сам обжегся, – произнес 

 

он.

– Тогда она станет бранить служанок, – возразила Фэнцзе. – Как бы то ни было, все равн

 

о рассердится.

Госпожа Ван велела проводить Баоюя во двор Наслаждения пурпуром. Здесь его встретил

 

и Сижэнь и остальные служанки. Узнав о случившемся, все переполошились.

 

Дайюй между тем очень расстроилась, когда Баоюй уехал, и вечером трижды присылала 

 

служанок справляться, не вернулся ли он. Услышав же, какая беда с ним случилась, сам

 

а прибежала и увидела, что Баоюй смотрится в зеркало, а левая щека его присыпана белы

 

м порошком. Девочке показалось, что ожог очень сильный, и она подбежала ближе, пос

 

мотреть. Но тут Баоюй замахал руками, не хотел, чтобы Дайюй, любившая все красивое, 

 

увидела его обезображенное лицо.

Но Дайюй, будто не заметив, спросила:

– Больно?

– Не очень. Дня через два заживет.

Дайюй посидела немного и ушла.

Как ни уверял Баоюй матушку Цзя, что обжегся сам, она сделала выговор его служанкам

 

.

Прошел еще день, и случилось так, что даосская монахиня, ворожея Ма – названая мать 

 

Баоюя – явилась во дворец Жунго. Увидев Баоюя, она даже вздрогнула от испуга и спро

 

сила, что произошло. Баоюй сказал, что обжегся. Она покачала головой и тяжело вздохн

 

ула. Затем нарисовала пальцем на лице Баоюя какие то таинственные знаки и пробормотал

 

а заклинание.

– Могу поручиться, что все пройдет. Это несчастье ненадолго, – сказала она и обратилась 

 

к матушке Цзя: – Ведь вы, госпожа, не знаете, что все это предсказано в священных будд

 

ийских книгах! Стоит в богатой, знатной семье родиться наследнику, как к нему сразу пр

 

ивязываются злые демоны, то ущипнут, то царапнут, то выбьют из рук чашку с едой, а то 

 

подставят ножку! Вот почему такие дети долго не живут!

Выслушав ее, матушка Цзя не на шутку встревожилась.

– А есть какое нибудь средство, чтобы избавиться от этого зла? – спросила она.

– Разумеется, есть, – заверила ее монахиня Ма, – надо совершать побольше добрых тайны

 

х дел, чтобы искупить грехи прежней жизни. Кроме того, в книгах, которые я упомянула, 

 

говорится: в западных краях есть излучающий сияние, озаряющий Бодхисаттва, которому 

 

подвластны зло и коварство, чинимые злыми духами, и если истинно верующие делают е

 

му подношения от чистого сердца, он оберегает их потомков, спасает от всяких наважден

 

ий и колдовства.

– А как нужно делать подношения этому Бодхисаттве? – снова спросила матушка Цзя.

– Очень просто, – отвечала монахиня. – Кроме ароматных свечей, которые вы воскуривае

 

те в храме, надо зажечь еще большой светильник, наполненный несколькими цзинями бла

 

говонного масла. Этот светильник, не угасающий ни днем ни ночью, и есть воплощение Б

 

одхисаттвы.

– Сколько же потребуется на день масла для этого светильника? – поинтересовалась мату

 

шка Цзя. – Я всегда рада совершить доброе дело!

– Точно определить невозможно, – отвечала монахиня, – смотря каков обет и каковы доб

 

родетели тех, кто его дал. В нашем храме, например, издавна делают подношения Бодхиса

 

ттве несколько княгинь и жен знатных сановников. Жена Наньаньского цзюньвана дала б

 

ольшой обет и жертвует в день сорок восемь цзиней масла и один цзинь фитиля, причем с

 

ам светильник величиной почти с глиняный чан. В светильнике жены Цзиньсянского хоу, 

 

который званием на ступень ниже, за день сгорает не больше двадцати цзиней масла. Что 

 

касается других семей, то тут по разному: у одних восемь десять, у других пять, три, а то 

 

и меньше.

Матушка Цзя кивнула и задумалась. А монахиня продолжала:

– Кроме того, от родителей или старших в роде пожертвований требуется больше. Но пос

 

кольку вы, матушка, делаете это ради Баоюя, было бы несправедливо жертвовать так мно

 

го. Вполне достаточно от пяти до семи цзиней масла в день.

– Ладно, пусть будет по пять цзиней, – согласилась матушка Цзя. – Рассчитываться будем 

 

сразу за месяц.

– Слава великому и милосердному Бодхисаттве! – воскликнула монахиня.

Матушка Цзя позвала служанку и наказала:

– Отныне, когда Баоюй будет выезжать из дому, давайте его слугам по нескольку связок 

 

монет на пожертвования даосским и буддийским монахам, бедным и страждущим.

Поговорив еще немного с матушкой Цзя, монахиня отправилась поболтать с другими жен

 

щинами и справиться об их здоровье. Дошла очередь и до наложницы Чжао, которая как 

 

раз в это время склеивала из лоскутков подошвы для туфель. Они поздоровались, и нало

 

жница велела подать монахине чаю.