西游记俄文版第三章第六十四节1.4

 Забывая про все и вся, погружаться в созерцание, безрассудно добиваться плодов учения Будды,   – все равно что распутывать заросли лиан, растущих здесь, на Терновой горе, и прислушиваться к шуму семян, гонимых ветром. Как же можно принимать создателя такого учения    Как же при таком положении управлять государством    Необходимо обратить внимание на все то, что лежит перед нами, так как и в спокойствии тоже есть жизнь. Ведь нельзя представить себе, как можно носить воду в бамбуковой корзине без дна или как могут расцветать цветы на железном дереве без корней! Останови пока свои стопы на вершине горы Бессмертия, называемой Линбао, а потом, когда появится Майтрея, последуешь к нему под дерево Лунхуа.

Услышав это, Танский монах пал ниц и начал отбивать поклоны, отказываясь от своих слов. Гун восемнадцатый обеими руками стал удерживать его от поклонов, а Гун Чжи   гун помог встать. Тем временем Лин Кун   цзы громко расхохотался и сказал:

–   Совершенно ясно, что Фу Юнь   соу наговорил много лишнего. Прошу тебя, премудрый монах, встань и не верь всему, что он тебе сказал. Давайте воспользуемся этой прекрасной лунной ночью, когда так ярко светит луна, и, вместо того чтобы вести рассуждения о нравственном самоусовершенствовании, будем беззаботно сочинять стихи и раскроем свою душу друг перед другом.

Фу Юнь   соу засмеялся и, указывая рукой на небольшое строение, сложенное из камней, сказал:

–   В таком случае как вы отнесетесь к моему предложению: зайти в этот крошечный скит и попить чайку   

Тут Танский монах поднялся с колен и посмотрел на каменное строение. Над входом виднелись три иероглифа:    Скит лесных праведников   . Затем все вместе вошли туда и только успели рассесться, как появился уже знакомый нам голый бес   слуга с целым подносом пирожков, приготовленных из фулина, и потом подал пять чашек ароматного бульона. Все четверо старцев стали просить Танского монаха первым приступить к трапезе, но он колебался, медлил, боясь рисковать. Тогда старцы сами принялись за еду, после чего Танский монах тоже отведал пирожков. После пирожков поели бульона и тогда убрали со стола. Танский монах украдкой осмотрелся вокруг и заметил, что помещение было украшено богатой блестящей резьбой и залито лунным светом.

 

Струился родничок из   под скалы,

Прекрасные цветы благоухали,

Все уголки обители пленяли

Своей необычайною красой.

Достойны были всяческой хвалы

Все те, кто в ней порядок соблюдали,

И пыль и паутину обметали,

Следя за благолепной чистотой.

 

Танскому монаху очень понравилась эта праведная обитель, и чувства радости и сердечного расположения раскрылись в нем. В состоянии полного восторга он не удержался и произнес:

 

Сердце того, кто отверг все мирское, схоже с луной:

Чисто и светло оно: на нем – ни пылинки земной.

Старец Цзин   цзе усмехнулся и сразу же сложил вторую строку:

Дар же его стихотворный велик и непревзойден,

Ибо черпает в небе свое вдохновение он.

За ним сложил третью строку Гун Чжи   гун:

Цветистой парче подобен слов его дивный узор:

Радует слух, как ткань золотая радует взор.

Четвертую строку сложил Лин Кун   цзы:

Мудр стихотворец, а строки его, как звезды, ясны –

Им украшенья излишни, ему хвалы не нужны.

Пятую и шестую строки прочел Фу Юнь   соу:

Шесть величайших династий стерты уж с лика земли,

С ними веселье, и роскошь, и наслажденья ушли,

На лучшие главы Сышу наложен запрет,

Ищешь напрасно ты оды Шицзина – их уже нет.

 

–   У меня случайно вырвалась одна строка нескладного стиха,   – сказал Танский монах,   – и обо мне поистине можно сказать, что я машу топором у дверей дома Лу Баня. Ваши же стихи, которые я только что услышал, свежи и изящны. Судя по ним, вы настоящие мастера поэзии.

–   А ты, пожалуйста, не отвлекайся,   – сказал старец Цзин   цзе.   – Помни, что монахи начатое дело доводят до конца. Ты сложил первую строку, почему же не заканчиваешь стих    Прошу тебя, продолжай.

–   Это мне не под силу,   – стал отнекиваться Танский монах.   – Очень прошу тебя, уважаемый гун, сделай это вместо меня.

–   Ну и хорош, нечего сказать,   – шутливо воскликнул гун,   – ты ведь сам начал слагать стих, почему же отказываешься закончить его    У тебя нет никаких оснований скупиться на свои рифмы, они дороги нам, как жемчужины…

И пришлось Танскому монаху завершить начатое им стихотворение следующими двумя строчками:

 

Чай поспевает, тихо на ложе я полулежу,

Взором за легкою птицей, слухом за ветром слежу.

Сами приходят стихи – лишь стоит уста разомкнуть…

Чувством сладчайшим весны моя преисполнена грудь.

 

–   Какая великолепная строфа!   – воскликнул гун восемнадцатый.   – До чего хорошо звучит:    Чувством сладчайшим весны моя преисполнена грудь   .

–   Цзин   цзе!   – обратился Гун Чжи   гун к правителю горного хребта,   – ты прекрасно разбираешься в поэзии, потому и смакуешь последнюю строку. А почему бы тебе самому не начать следующее стихотворение   

Правитель горного хребта гун восемнадцатый был в ударе и не заставил себя упрашивать. Он сам предложил разыграть стихотворную игру:

–   Я начну первую строку с последнего слова предыдущего стиха, а вы по очереди слагайте последующие строки таким же образом.

С этими словами он начал:

 

Грудь моя дышит привольно, а сам я зелен и щедр,

Не страшен мне зной палящий, не страшен и зимний ветр.

–   Ну что ж,   – сказал Лин Кун   цзы,   – я продолжу с последнего слова твоего двустишия:

Ветры утихли, но пляшет тень моих легких ветвей,

Любуется путник красою неугасимой моей.

Вслед за Лин Кун   цзы выступил Фу Юнь   соу:

Моей седине достойной, стройному стану к тому ж

Может завидовать каждый в преклонном возрасте муж.

Последним выступил Гун Чжи   гун:

Муж, здесь стоящий пред вами, собою поддержит трон,

Также и дом укрепит он со всех четырех сторон,

И рукоятью секиры также окажется он.

 

Танский монах слушал, беспрестанно восторгался, а под конец сказал:

–   Какие блестящие стихи! Они сверкают, словно снег под яркими лучами весеннего солнца! Их утонченность возносится за облака. Вдохновленный вашими стихами, я осмелюсь предложить еще одно двустишие для начала, хоть и не обладаю никаким талантом.

Гун Чжи   гун перебил его:

–   О премудрый монах! Ты такой добродетельный муж, так много положил трудов на воспитание в себе высоких качеств. Тебе не подобает играть с нами в эту игру. Прошу тебя, сложи нам лучше целое стихотворение. Может, кто   нибудь из нас в ответ тоже сложит стихи, созвучные твоим!

Танскому монаху пришлось согласиться. С улыбкой он прочел следующие стихи: