俄文版红楼梦第一卷第八章1.2

 Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, нешлифованный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Великих вымыслов.

По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи:

 

Про камень, брошенный Нюйва, –

давно уже болтать привычно,

Но к этой прошлой болтовне

еще прибавился слушок –

Как будто камень потерял

обычное свое обличье

И был таинственно укрыт

в зловонный кожаный мешок.

 

Известно: рок неотвратим,

и золото теряет пламень;

О том вздохнем, что и нефрит

не излучает больше свет[1], –

О, горы белые костей!

О, блеск родов, забытых нами!

Там где-то отрок среди них

с красавицей минувших лет!

 

На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения – иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный – умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.

Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.

Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла:

 

Да не будет потерь,

да не будет забвенья,

И да здравствует святость,

слава, жизни горенье!

 

Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:

– Ты что глаза таращишь? Наливай чай.

– Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, – хихикая, ответила Инъэр.

– Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? – удивился Баоюй. – Хотелось бы взглянуть.

– Не слушай ее болтовни, – проговорила Баочай, – нет там никакой надписи.

– Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? – не унимался Баоюй.

Баочай ничего не оставалось, как признаться:

– Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!

С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.

Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.

Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем – дважды на своей яшме и сказал:

– В самом деле получается парная надпись.

– Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, – не вытерпев, вмешалась Инъэр. – Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.

Баочай вдруг рассердилась и, не дав Инъэр договорить, отправила ее за чаем, а затем снова повернулась к Баоюю.

Прижавшись плечом к плечу Баочай, Баоюй вдруг ощутил какой-то необыкновенный аромат, в носу приятно защекотало.

– Сестра, чем это ты надушилась?

– Терпеть не могу душиться, – ответила Баочай, – к тому же на мне хорошее платье, зачем же обливать его духами?

– Нет, ты скажи, чем это пахнет? – не унимался Баоюй.

– Ах да, совсем забыла! – воскликнула Баочай. – Еще утром я приняла пилюлю холодного аромата. Вот ею и пахнет.

– Пилюлю холодного аромата? – с улыбкой спросил Баоюй. – А что это такое? Дай мне одну попробовать, дорогая сестра!

– Не говори глупостей! – засмеялась Баочай. – Разве лекарство принимают без надобности?

В этот момент из-за двери послышался голос служанки:

– Пришла барышня Линь Дайюй.

В комнату вприпрыжку вошла Дайюй и с улыбкой сказала:

– Ай-я-я! Как я некстати!

---

[1] …и нефрит не излучает больше свет… – Здесь под «золотом» подразумевается Баочай, под «нефритом» – Баоюй.