西游记俄文版第三章第五十五节1.2

 –   Приведите сюда названого брата Танского императора!

Служанки бросились во внутренние покои и вскоре вывели оттуда несчастного Сюань   цзана. Он весь пожелтел и осунулся, губы его стали мертвенно   бледными, из покрасневших воспаленных глаз катились слезы. Сердце Сунь У   куна сжалось от боли, когда он увидел своего учителя в таком ужасном виде. И он подумал:    Видно, немало страданий перенес наставник!   

Чародейка покинула беседку и пошла навстречу Сюань   цзану. Обнажив кисти рук, она взяла своими нежными пальцами Танского монаха за плечо и обратилась к нему с такими словами:

–   О, будь великодушен ко мне, дорогой старший брат мой! Не взыщи, что здесь не так роскошно, как во дворце силянской государыни, нет такого богатого и изящного убранства. Зато тут царят покой и уют. Здесь тебе будет очень удобно молиться Будде и читать священные книги. Я буду во всем твоей верной спутницей и подругой, и мы с тобой проживем сто лет в мире и согласии.

Танский монах безмолвствовал.

Чародейка продолжала обольщать его:

–   Перестань же сердиться и огорчаться,   – говорила она.   – Мне известно, что на пиру у государыни женского царства ты ничего не ел и не пил. Изволь же отведать моего угощения. Здесь два блюда с пирожками скоромными и постными. Выбирай, какие тебе по вкусу.

Танский монах между тем стал размышлять:    Если я буду молчать и не стану ничего есть, то эта ведьма, пожалуй, погубит меня. Это не то, что силянская государыня, та все же была человеком. Что же мне делать    Мои верные спутники не знают, что я попал сюда, и я могу ни за что ни про что погибнуть   .

Танский монах терзался сомнениями, но ничего не мог придумать. Наконец он набрался храбрости и спокойным тоном спросил чародейку:

–   А из чего сделаны ваши пирожки   

–   Скоромные с начинкой из человечьего мяса,   – отвечала чародейка,   – а постные с начинкой    дэнша   .

–   Я монах и буду есть постное,   – сказал Сюань   цзан.

–   Эй, девушки!   – позвала чародейка.   – Принесите горячего чая и дайте постных пирожков нашему повелителю, хозяину дома!

Одна из служанок поднесла Танскому монаху чашечку с ароматным чаем, а чародейка дала ему пирожок, предварительно разломав его.

Трипитака взял скоромный пирожок и, не разламывая, отдал чародейке.

–   Царственный брат мой, почему же ты не разломил мне пирожок      – кокетливо смеясь, спросила она.

Почтительно сложив ладони, Танский монах отвечал:

–   Я ведь не мирянин, а монах, потому и не осмелился разломать скоромный пирожок.

–   Если ты монах и боишься разломить скоромный пирожок,   – сказала чародейка,   – то как осмелился ты съесть пирожок    шуйгао    на реке Матери и младенца, а сейчас ешь пирожки с начинкой    дэнша      

Помышляя о спасении, Танский монах ответил так:

 

По высокой воде корабль плывет быстро,

А в зыбком песке конь идет медленно!

 

Сунь У   кун внимательно прислушивался к их беседе. Заметив, что разговор становится все более игривым, Сунь У   кун стал опасаться, как бы наставник не зашел слишком далеко и не осквернил себя. Тут он принял свой настоящий облик, занес над головой железный посох и закричал на чародейку:

–   Бесстыжая тварь! Совратительница!

Чародейка выдохнула пламя, окутавшее всю беседку, а затем приказала служанкам:

–   Уведите Танского монаха.

Затем чародейка вооружилась волшебным трезубцем, выскочила из беседки и крикнула:

–   Ах ты, невежественная обезьяна! Как осмелилась ты самовольно проникнуть в мой дом и любоваться мною! Стой, ни с места! Сейчас я тебя угощу!

Однако Сунь У   кун отбил удар своим посохом и стал пятиться от разъярившейся ведьмы. Сражаясь, они не заметили, как очутились за воротами пещеры. Чжу Ба   цзе и Ша   сэн, дожидавшиеся Сунь У   куна за каменным щитом, вдруг услышали шум. Чжу Ба   цзе всполошился и, передавая поводья Ша   сэну, сказал:

–   Ты обожди меня здесь, постереги коня и поклажу, а я пойду на подмогу.

Чжу Ба   цзе все же был добрым малым. Подняв свои грабли обеими руками, он выскочил к воротам пещеры и закричал:

–   Сунь У   кун! Передохни! Дай мне расправиться с этой чертовкой!

Но чародейка успела заметить Чжу Ба   цзе и прибегла к новому приему. Она пронзительно взвизгнула, из ноздрей у нее метнулось пламя, изо рта повалил густой дым, она встряхнулась всем телом и кинула в Чжу Ба   цзе свой трезубец. В тот же момент у нее появилось несметное количество рук. Сунь У   кун и Чжу Ба   цзе с двух сторон нападали на нее, а она иступленно кричала:

–   Наконец   то ты мне попался Сунь У   кун. Ты меня не знаешь, зато я хорошо знаю тебя. Твой покровитель Будда Татагата, обитающий в храме Раскатов грома, и тот боится меня. Теперь вам от меня не уйти. Подходите, подходите! Каждому из вас достанется!

И тут разыгрался необыкновенный бой. Вот послушайте:

 

Волшебница, полна воинственного пыла,

Призвав на помощь колдовские силы,

Противникам удары наносила,

А Сунь У   кун, не сдерживая гнева,

Кидался на нее в ожесточенье,

Подобно разъяренному удаву,   –

Тогда как Чжу Ба   цзе, не знавший поражений,

Свою припомнив боевую славу,

То вправо граблями разил, то влево,

Выказывая в том великое уменье

Из   за чего же началось сраженье   

Из   за чего два доблестнейших мужа

Вдруг против женщины пустили в ход оружье,

Не зная милости, забыв о снисхожденье   

Зачем, внезапно изменив обличье

И окружив себя огнем и черным дымом,

Волшебница, борясь неутомимо,

Присущий женщинам нарушила обычай,

Презрев законы, правила, приличья   

Событьям этим лишь одна была причина

Понадобился женщине мужчина,

Который разделил бы с нею ложе

Для нежных ласк и для утех любовных…

Достойного нашла себе – и что же   

Он оказался вовсе ей не ровня!

Грешить монаху с женщиной не гоже,

И целомудрие ему всего дороже.

Мужское с женским не поладили начала,

И посему в жестокий бой вступили,

Начало женское – ответа не встречало,

Мужское – на любовь не отвечало,

И, не жалея ревностных усилий,

Они друг друга одолеть стремились.

Противники пыхтят и пышут жаром,

Изобретают новые уловки,

Обрушивают страшные удары,

Показывают дивную сноровку.

Трезубец, что в руках у чародейки,

Разит, как меч, а жалит, словно змейка,

Однако посох и большие грабли,

Что, как цепы тяжелые, взлетают,

Трезубцу грозному ни в чем не уступают!