西游记俄文版第三章第七十一节1.7

 Сунь У   кун выступил вперед, чтобы встретить небожителя, и спросил его:

–   Чжан Цзы   ян, куда путь держишь   

Праведник   небожитель подошел ближе и, поклонившись всем, отвечал:

–   Великий Мудрец! Я не Чжан Цзы   ян, а Чжан Бо   дуань. А теперь разреши приветствовать тебя.

Вежливо поклонившись, Сунь У   кун спросил:

–   Откуда изволил пожаловать   

–   Три года назад,   – отвечал праведник,   – я отправился на собор послушать проповедь Будды, и мне пришлось следовать через эту страну как раз, когда царь Пурпурного царства был разлучен со своей Золотой царицей и очень горевал. Опасаясь, как бы оборотень не осквернил царицу и не нарушил устои человеческих отношений, из   за чего царю в последующем было бы трудно вновь сожительствовать с царицей, я превратил колючее одеяние из кокосового волокна в волшебный свадебный наряд, удивительно красивой расцветки и замечательный по качеству, и велел оборотню отдать этот наряд царице. Как только царица облачилась в него, на теле у нее сразу же появились ядовитые колючки. Сейчас я узнал, что ты, Великий Мудрец, добился успеха, а потому и явился сюда, чтобы снять свое колдовство.

–   Если все это правда,   – сказал Сунь У   кун,   – спасибо тебе за то, что прибыл сюда, несмотря на дальний путь! Сними скорей с царицы эту волшебную одежду.

Праведник вышел вперед, указал рукой на царицу, и одежда из кокосового волокна сразу же спала с нее, а тело стало таким, как прежде.

Праведник встряхнул эту одежду и набросил на себя.

–   Не обессудь меня, Великий Мудрец,   – сказал он, обратившись к Сунь У   куну.   – Я должен распрощаться.

–   Да что ты    Побудь еще немного,   – стал удерживать его Сунь У   кун.   – Подожди, царь отблагодарит тебя.

–   Не утруждайтесь, не утруждайтесь!   – улыбаясь, произнес праведник.

Издав протяжный прощальный возглас, он взлетел на небо и сразу же исчез.

Ошеломленный царь с царицами, а также большие и малые придворные чины, все как один смотрели на небо и низко кланялись.

Закончив церемонию поклонов, царь тотчас же повелел открыть восточные хоромы и принялся угощать четырех монахов. Царь со всеми придворными чинами на коленях благодарил их за то, что они соединили супругов. В самый разгар пира Сунь У   кун обратился к Танскому монаху:

–   Наставник! Достань грамоту о войне.

Танский монах вынул грамоту из рукава и передал Сунь У   куну, а тот в свою очередь передал ее царю с такими словами:

–   Эту грамоту должен был доставить сюда гонец царя дьяволов, в чине сяосяо, но я убил его и приволок сюда, доложив о первой своей удаче. Затем я вновь отправился в горы, благодаря чему мне и удалось повидать царицу; там я выкрал золотые бубенцы, но меня чуть было не схватили. Я снова превратился – на этот раз в муху,   – снова выкрал бубенцы и вступил в единоборство с дьяволом. К счастью, появилась бодисатва Гуаньинь, которая усмирила оборотня и увела с собой. Она же рассказала мне, почему царю пришлось разлучиться с женой.

И он рассказал всю историю со всеми подробностями от начала до конца. Все присутствующие, начиная с царя и всех его царедворцев, внутренних и внешних, были растроганы и без конца благодарили Сунь У   куна.

Тут Танский монах сказал:

–   Во   первых, все произошло из   за того, что у тебя большое счастье, просвещенный государь; во   вторых, в этом заслуга моего ученика. Я очень благодарен за роскошное угощение, и нам ничего больше не нужно! На этом мы раскланяемся и распрощаемся! Не надо задерживать нас в нашем путешествии на Запад!

Царь никак не мог уговорить монахов остаться, отметил им подорожную и приказал подать большой царский выезд. Танского монаха пригласили сесть в царскую колесницу, а сам царь, все царицы и их прислужницы впряглись в нее. Колесница тронулась. Через некоторое время царь распрощался с монахами.

Вот уж право:

 

Судьба повелит, и тоска пропадет навсегда,

Останется сердце спокойным, заботы уйдут без следа.

 

Какие еще злоключения ждали наших путников в их дальнейшем пути, об этом вы узнаете, прочитав последующие главы.

которая повествует о том, как семь красоток, обитавших в Паутиновой пещере, пытались соблазнить Танского монаха и как беззастенчиво вел себя Чжу Ба   цзе в водах источника Омовения от грязи

 

Итак, Танский монах Сюань   цзан простился с царем Пурпурного царства и, приведя в порядок коня и седло, продолжал путь на Запад со своими учениками. Наши путники прошли много гор и долин, переправились через бесчисленное количество рек, а тем временем незаметно прошла осень, кончилась зима и снова наступили светлые и ясные дни весны.

Наставник и его ученики проходили по живописным местам, покрытым сочной зеленью, любовались красотами природы и как   то раз увидели монашеский скит. Наставник Сюань   цзан живо слез с коня и встал у обочины дороги, разглядывая строения.

–   Наставник! Чего это ты вдруг остановился      – спросил Сунь У   кун.   – Дорога здесь совершенно гладкая и ровная, и никакие духи и оборотни в этом месте не водятся.

Тут вмешался Чжу Ба   цзе:

–   До чего же ты, бездушный,   – укоризненно сказал он, обращаясь к Сунь У   куну.   – Разве не видишь, что наставник устал от долгой езды    Дай ему поразмяться и хоть немного по – любоваться видами…

–   А я вовсе не любуюсь видами,   – подхватил Танский монах.   – Глядите! Там виднеется человеческое жилье. Схожу   ка я туда и попрошу подаяния. Есть хочется.

–   Слышите, что говорит наставник   !   – засмеялся Сунь У   кун.   – Допустимо ли это    Если ты хочешь поесть, то дозволь мне сходить за подаянием. Недаром в пословице говорится:    Кто хоть день был твоим наставником, чти его до конца жизни своей, как отца родного   . Где это видано, чтобы ученики сидели как господа и посылали бы своего наставника добывать им пищу подаянием   !

–   Не в этом дело!   – возразил Танский монах.   – Обычно вокруг все бывало пустынно, и вам приходилось ходить за подаянием, как бы далеко это ни было. А до этого жилья рукой подать, можно даже переговариваться. Так позвольте же мне хоть раз сходить самому.

–   Нет, наставник, ты не убедил меня,   – твердо сказал Чжу Ба   цзе – Я знаю такую поговорку:    Когда трое странствуют, младшему из них больше всего достается   . Ты – наш наставник   отец, а мы твои ученики. В древних книгах есть такое изречение:    Какое бы дело не предстояло выполнить, за него всегда принимаются ученики   . Ты обожди здесь, а я схожу.

–   Да что же это, братья!   – взмолился Танский монах.   – Сегодня такой погожий день, ласково светит ясное солнышко, совсем не то, что бывает в непогоду. Вот случится ненастье – обязательно пошлю вас искать подаяние, да еще куда   нибудь как можно дальше, а сегодня уж я сам схожу к добрым людям. И как только вернусь – все равно с подаянием или нет,   – мы сразу же отправимся дальше.

Ша   сэн, молча стоявший в стороне, вдруг громко рассмеялся.

–   Братья!   – сквозь смех сказал он.   – Незачем так много толковать об этом! Раз наставник хочет, нам не следует перечить ему, а то он рассердится и не станет есть пищу, которую мы добудем.

Чжу Ба   цзе смирился, поспешно достал плошку для подаяний, головной убор, одеяние и все это передал наставнику. Танский монах быстрыми шагами направился прямо к жилью, которое вблизи оказалось еще красивее. Вот, что он увидел:

 

Мосты из камня выгнулись дугою,

Деревья старые растут густою чащей.

Мосты из камня выгнулись дугою,

Журча и лепеча, струятся воды

Потоков горных и ручьев прозрачных.

Деревья старые растут густою чащей,

Щебечут птицы на вершинах темных,

А за мостом нашли приют укромный

Опрятные и светлые жилища –

Благой приют, отшельников достойный.

И лишь одна из хижин, пусть немножко,

Всеобщий вид приятный нарушает:

Ее разбитые оконницы зияют.

Монах почтенный, заглянув в окошко,

Увиденным был изумлен немало

Четыре девы красоты небесной

Сидели и прилежно вышивали.

Под их перстами цвел узор прелестный

Из фениксов и птиц Луань чудесных.

 

Нигде не было ни одного мужчины, а в окнах виднелись четыре девушки. Танский монах смутился и, не смея войти, остановился как вкопанный. Затем он быстро шмыгнул в чащу деревьев и стал рассматривать девиц.

 

Все четверо на вид жестокосердны

И несравненно хороши собою.

Поднявши бровки тонкие дугою,

Рад вышиваньем трудятся усердно.

Полны очарованья их движенья,

И губки, глянцевитые, как вишни,

И личик своенравных выраженье,

А волосы, причесанные пышно,

На лоб спускаются красивой челкой.

Сияют девы прелестью весенней

И свежестью такой, что даже пчелки

При виде их могли бы сбиться с толку,

Приняв девиц за лилии в цветенье.

 

Танский монах простоял добрых полчаса и убедился, что кругом все тихо и безмолвно, не слышно даже ни петухов, ни собак. Размышляя, Танский монах решил:    Если я не выпрошу подаяния, мои ученики засмеют меня: скажут, взялся быть нашим наставником, а не сумел выпросить подаяния; как же мы с таким учителем предстанем перед Буддой      .

Не зная, что придумать, Танский монах все же позволил себе некоторую вольность: направился к мосту и, пройдя несколько шагов, увидел среди домов, крытых соломой, разукрашенную деревянную беседку, возле которой играли в мячик три девицы. Они совсем не были похожи на тех четырех.