俄文版红楼梦第三卷第八十六章1.11

 Вспомнились слова Баоюя об успокоении души, сердце затрепетало, Мяоюй вся горела, но, овладев собой, вернулась в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа никак не могла успокоиться и вдруг рванулась куда‑то; Мяоюй почувствовала, как коврик уходит из‑под нее, ей почудилось, будто она вне кумирни. Вдруг появилась целая толпа знатных юношей, все они жаждали взять ее в жены, подхватили и потащили к коляске. Потом налетели разбойники и, угрожая ножами и палками, поволокли Мяоюй за собой. Она громко плакала, звала на помощь.

Разбуженные криками, прибежали монахини с факелами и светильниками, столпились вокруг Мяоюй, а она лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, она, с выпученными глазами и проступившими на щеках красными пятнами, закричала:

– Мне покровительствует бодхисаттва! Как вы, насильники, смеете так обращаться со мной?

Перепуганные монахини не знали, что делать.

– Очнитесь, это мы!

– Я хочу домой! – крикнула Мяоюй. – Отвезите меня!

– Ваш дом здесь, – сказала старая даосская монахиня. – Куда же вас везти?

Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуаньинь, а сама решила погадать. Вытащила гадательную бирку, открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяоюй можно объяснить ее встречей с духом зла в юго‑западном углу.

– Да! – подтвердили остальные монахини. – В юго‑западном углу сада Роскошных зрелищ никто никогда не жил. Наверняка там обитает дух зла.

Все переполошились, бегали вокруг Мяоюй.

Монахиня, которую Мяоюй привезла с собой с юга и которая была предана ей больше других, сидела на своем молитвенном коврике у постели Мяоюй, не отходя ни на шаг.

Вдруг Мяоюй повернулась к ней и спросила:

– Ты кто?

– Ведь это же я, – отвечала монахиня.

– Ах, ты! – произнесла Мяоюй, пристально посмотрела, обняла монахиню и сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!

Монахиня ласково гладила ее, утешала. Старуха даоска налила чаю, Мяоюй выпила немного и лишь на рассвете уснула. Послали за доктором и стали гадать, что за болезнь приключилась с монахиней.

Все говорили по‑разному: нервное расстройство от чрезмерных забот, горячка, наваждение, простуда.

Пришел доктор и первым делом спросил:

– Она предается созерцанию?

– Постоянно, – последовал ответ.

– Заболела вечером?

– Да.

– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – определил доктор.

– Это опасно? – с беспокойством спрашивали монахини.

– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – ответил доктор, – злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.

Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.

Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.

– Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? – говорили люди. – Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?

Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по‑прежнему пребывала в смятении, мысли путались.

Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:

– Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?

– Не слыхала. А что?

– Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, – принялась рассказывать Цайпинь, – на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?

Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»