西游记俄文版第三章第五十五节1.4

 –   Я никуда не пойду,   – простонал Сунь У   кун,   – голова у меня разламывается.

–   Не надо сейчас никуда ходить,   – сказал тут Ша   сэн,   – Сунь У   кун заболел и, кроме того, я уверен за нашего учителя. Он настолько чист и непорочен, что никакие женские соблазны не смутят его покой. Давайте расположимся на ночлег где   нибудь здесь, на склоне горы, где нет ветра. За ночь мы наберемся сил, а утром подумаем, что предпринять.

Трое монахов крепко привязали белого коня и, по очереди карауля свою поклажу, стали отдыхать. Здесь мы их пока оставим и вернемся к чародейке.

Чародейка пришла в радостное расположение духа и от недавней неистовой злобы не осталось и следа. Она позвала своих служанок:

–   Ступайте и прикажите крепко   накрепко запереть все входы и выходы,   – сказала она, а двум караульным велела зорко следить за тем, чтобы Сунь У   кун снова не пробрался в пещеру.   – Как только услышите малейший шорох, так сейчас же поднимайте тревогу.

–   Девушки! Приберите как следует опочивальню. Зажгите свечи и благовония, а после этого приведите нашего гостя – брата Танского императора. Я хочу провести с ним время в радостном свидании.

И вот из глубины пещеры служанки ввели Танского монаха.

Волшебница с чарующим видом взяла Сюань   цзана за руки.

–   Мне часто приходилось слышать,   – сказала она вкрад – чивым голосом,   – что    не так дорого чистое золото, как дороги радость и покой   . Я хочу позабавиться с тобой любовными утехами, словно мы с тобой муж и жена.

Танский монах до боли стиснул зубы и не промолвил ни слова. Ему не хотелось идти за чародейкой, но он опасался, что она загубит его своими чарами, и, дрожа от страха, последовал за ней в ее благоухающие покои.

Он шел в совершенной растерянности, робкими шагами, опустив голову. До того ли ему было, чтобы осмотреть убранство опочивальни, разглядеть ложе и постель, ознакомиться с роскошными нарядами, украшениями, шкатулками и гребешками   !

Он не слышал страстных, любовных речей волшебницы и вел себя как настоящий монах.

И в самом деле:

 

На грешную красоту очи его не глядели,

Грешных речей невнятен был ему сладкий звук.

Хуже гнили и тлена были ему противны

Взгляды очей прелестных, блеск ожерелий дивных,

Розовых уст улыбка, пожатье ласковых рук.

Что для него богатства, жемчуг бесценный, злато,

Шелковые одежды, каменные палаты,

Если закону Будды себя посвятил монах   

Если светом небесным сердце его объято,

Что для него соблазны      – пепел, песок и прах!

Хитрая чародейка множила обольщенья,

Сладостные усмешки, дерзостные движенья, Но, как замшевый камень, был он и слеп и глух,

Взору его приятны были иные виденья,

Лепету слов любовных был закрыт его слух.

Женщина, как светильник, ярким огнем горела,

Страсть в ее теле нежном бурным ключом кипела,

Но от огня не таял мудрого сердца лед:

Тщетно льстивые ласки красавица расточала,

Сбрасывала одежды, скидывала покрывала,

Сетью уловок тайных праведника оплетала,   –

Горек устам блаженным был тот душистый мед!

От шелковистых прядей, полунагого стана,

Яшмовых украшений он отвращал лицо,

Тихо творя молитву, твердо и неустанно,

Рук ее влажных, льнущих, он размыкал кольцо.

Молвила чародейка    Ты мне всего дороже,

Я ж красою своею на Лю Цуй   цуй похожа,

Лучшего из достойных лаской могу увлечь,

Так отчего со мною не разделяешь ложа

И для утех любовных вместе не хочешь лечь      

Стягивая потуже рясу из ткани грубой,

Праведник отвечал ей    Пусть твои ласки любы

Тем, чьи молитв священных не повторяют губы,

Тем, кто мирским усладам жизнь свою посвятил,

Я ж не из тех монахов, кто на соблазны льстится,

Кто свою душу предал чарке или блуднице,

Кто, ради наслаждений, светоч своп угасил!   

Отповедью достойной не смущена нимало,

Этим речам суровым дерзкая не внимала,

Снова слова хмельные праведнику шептала,

Тщетно его пытаясь лестью приворожить

   Я ведь Си   ши прелестной ласковей и нежнее,

Буду тебе покорна – в тысячекрат дружнее,

Чем та с царем Юе   ваном, будем с тобою жить!