Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.
奥勃朗斯基不作声。随后他那漂亮的脸上浮起了一丝无可奈何的苦笑。
-- А? Матвей? -- сказал он, покачивая головой.
“呃?马特维!”他摇摇头说。
-- Ничего, сударь, образуется, -- сказал Матвей.
“不要紧,老爷,会解决的,”马特维说。
-- Образуется?
“会解决吗?”
-- Так точно-с
“会的,老爷。”
-- Ты думаешь? Это кто там? -- спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум женского платья.
“你这样想吗?谁来了?”奥勃朗斯基听见门外有女人衣服的窸窣声,问道。
-- Это я-с, -- сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
“是我,老爷,”回答的是一个女人坚定而愉快的声音。接着老保姆马特廖娜严厉的麻脸从门外探了进来。
-- Ну что, Матреша? -- спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
“哦,什么事,马特廖娜?”奥勃朗斯基迎着她走到门口,问道。
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
尽管奥勃朗斯基在妻子面前一无是处,他自己也有这样的感觉,但家里几乎人人都站在他一边,就连达丽雅阿历山德罗夫娜的心腹,这个老保姆,也不例外。
-- Ну что? -- сказал он уныло.
“什么事啊?”他垂头丧气地问。
-- Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и все в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься.....
“您去一下吧,老爷,再去认个错。也许上帝会赐恩的。她太受罪了,人家瞧着她都觉得可怜。再说家里闹得颠三倒四的,也不是个办法。老爷,您得可怜可怜孩子他们哪。去认个错吧,老爷。有什么办法呢!玩出事情来了……”
-- Да ведь не примет...
“她不肯同我见面呢……”
-- А вы свое сделайте. Бог милостив, богу молитесь, сударь, богу молитесь.
“您只要尽心尽力就行。上帝是仁慈的,老爷,您一定得祷告上帝,祷告上帝。”
- Ну, хорошо, ступай, -- сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. -- Ну, так давай одеваться, -- обратился он к Матвею и решительно скинул халат.
“好的,你去吧,”奥勃朗斯基突然涨红了脸说。“来,让我换衣服,”他对马特维说,随即利索地脱下晨衣。
Матвей уже держал, сдувая что-то невидимое, хомутом приготовленную рубашку и с очевидным удовольствием облек в нее холеное тело барина.
马特维举着那件洗净熨挺的衬衫,好象举着一具马轭,吹吹上面看不见的灰尘,这才满意地把它套在老爷强壮的身体上。
马特维举着那件洗净熨挺的衬衫,好象举着一具马轭,吹吹上面看不见的灰尘,这才满意地把它套在老爷强壮的身体上。