静静的顿河俄语版第四部第七节（27.3）

 - Я потому спрашиваю, что поимел такой слух, будто на речке Кубани сызнова начнут обороняться, а к весне тронутся восвоясы.

- Кто это будет обороняться? - усмехнулся Григорий.

- Ну, казаки и кадеты, окромя кто же?

- Дурацкие речи ведешь! Повылазило тебе, не видишь, что кругом делается? Все норовят поскорее удрать, кто же обороняться-то будет?

- Ох, парень, я сам вижу, что дело наше - табак, а все как-то не верится... - вздохнул Прохор. - Ну а на случай ежели прийдется в чужие земли плыть или раком полозть, ты - как? Тронешься?

- А ты?

- Мое дело такое: куда ты - туда и я. Не оставаться же мне одному, ежели народ поедет.

- Вот и я так думаю. Раз уж попали мы на овечье положение, - значит, надо за баранами держаться...

- Они, бараны-то, иной раз черт те куда сдуру прут... Нет, ты эти побаски брось! Ты дело говори!

- Отвяжись, пожалуйста! Там видно будет. Чего мы с тобой раньше времени ворожить будем!

- Ну, и аминь! Больше пытать у тебя ничего не буду, - согласился Прохор.

Но на другой день, когда пошли убирать лошадей, снова вернулся к прежнему разговору.

- Про зеленых ты слыхал? - осторожно спросил он, делая вид, будто рассматривает держак вил-тройчаток.

- Слыхал. Дальше что?

- Это ишо какие такие зеленые проявились? Они за кого?

- За красных.

- А с чего ж они зелеными кличутся?

- Чума их знает, в лесах хоронются, должно, от этого и кличка.

- Может, и нам с тобой позеленеть? - после долгого раздумья несмело предложил Прохор.

- Что-то охоты нету.

- А окромя зеленых, нету никаких таких, чтобы к дому поскорей прибиться? Мне-то один черт - зеленые, или синие, или какие-нибудь там яично-желтые, я в любой цвет с дорогой душой окунусь, лишь бы этот народ против войны был и по домам служивых спущал...

- Потерпи, может, и такие проявются, - посоветовал Григорий.

В конце января, в туманный ростепельный полдень, Григорий и Прохор приехали в слободу Белую Глину. Тысяч пятнадцать беженцев сбилось в слободе, из них добрая половина - больных сыпняком. По улицам в поисках квартир и корма лошадям ходили казаки в куцых английских шинелях, в полушубках, в бешметах, разъезжали всадники и подводы. Десятки истощенных лошадей стояли во дворах возле яслей, уныло пережевывая солому; на улицах, в переулках виднелись брошенные сани, обозные брички, зарядные ящики. Проезжая по одной из улиц, Прохор всмотрелся в привязанного к забору высокого гнедого коня, сказал: